Сергей Есин: Дневник, 2006 год

1 января, воскресенье .Утром повинился по телефону, что давно не был, и приехал Дима Слетков. А вообще-то телефон почти молчит. В связи с этим вспоминаю рассказ своего племянника Валеры о его тесте. Как ушел тот на пенсию, большой военный начальник, все вдруг для него стало другим. А он, как и я, думал, что многое останется по-прежнему. Но, возможно, Дима нежданно заявился, услышав, что я собирался ехать в магазин «Метро». Поехали вместе на моей машине. Он там хорошо подзарядился, купил себе что-то на праздники, какие-то дорогие бутылки. Отсюда я сделал вывод, что жизнь стала иной, по крайней мере, заработки явно поднялись. Правда, Дима, как и все наши институтские ребята, берется за любую работу: сбрасывает с крыш снег, красит коридоры. Жалко, конечно, что он не учится и не очень задумывается над своим будущим. Но может быть, так и надо жить, только сегодняшним днем, без лишних вещей и обязательств. Хорошая черта Димы — он, в отличие от меня, для которого каждая вещь это еще и воспоминание, ничем не дорожит, дарит или бросает куртки, штаны и рубашки, которые относил. В этом смысле я им восхищаюсь, даже завидую.

Что-то со мной случилось, в каком-то я странном настроении. Это после последней поездки с Витей в Сопово. Я туда отправился, потому что ехать из-за снега и морозов в Обнинск боюсь. В Обнинске нет и электричества. И там и там взбесились пенсионеры, таким, наверное, скоро стану и я. В Обнинске из экономии решили отключить свет, а в Сопово наш Маяк-5 поссорился с соседями, понастроил, чтобы «они» не пользовались, шлагбаумы меж улицами. Въезд в «Маяк» от снега не чистят. Проехать даже на «Ниве» почти невозможно. Ворота закрыты, искать ключ хлопотно. Вдобавок к еще вполне понятной какой-то внутренней печали и в связи с тревогой за свое будущее и возможной, если не соберусь, ломкой судьбы, я вдруг оказался обуян работой — начал читать верстку дневников за 1984–1996 годы. Экономлю время. Уже к вечеру понял, что это работа не нескольких дней.

2 января, понедельник. По идее верстку надо бы читать медленнее и сличать с рукописным оригиналом, вставляя те вклейки, которые были сделаны в конторских, рукописных книгах моих дневников. А там были странички из обычной записной книжки, вырезки фраз и абзацев из газетных статей, даже билеты в музеи и театры. Хорошо, что по компьютерной версии уже прошлась очень внимательная Татьяна Александровна Архипова. Мне интересно было бы ее мнение, но только откровенное. Как очень умная и чуткая женщина она понимает, что имеет дело с писателем-профессионалом и поэтому естественна ее мистическая боязнь собственной точки зрения: ведь советское время и русский менталитет обучили читателей, что писатель это почти откровение, он знает и чувствует больше, чем остальные. Я уже сам вижу повторяющиеся куски, навязчивые идеи, мое постоянное кружение возле определенных имен, пересол с еврейской проблемой, в которую меня впихнули, когда я только начинал свою литературную карьеру. Я так недоволен в этом смысле собой, или меня что-то гнетет, или не могу смириться с судьбой. Все время ищу какие-то иные причины. Конечно, я сам сейчас кое-что убираю, но здесь нужна бестрепетная рука и тогда многое упростится, но и… дневники могут перестать быть моими.

Днем был Коля Головин и Ашот, пили чай, и Коля рассказывал о бизнесе, которым он занимается, о себе, он вообще создает поле, в котором я смогу что-то найти для своего романа. Пока я все это отложил. В моих дневниках тоже слишком много рефлексии по поводу ненаписанных глав, неосуществленных замыслов, мелькнувших и навсегда пропавших идей статей или рассказов. Единственно, что можно понять: я всегда наготове, всегда ловлю то, что может быть уловлено, как в сачок, а потом предъявлено бумаге. Сколько времени ушло на все это, а ведь, наверное, это лишь простое скольжение по более легкому пути, нежели постоянное внимание к чисто художественной литературе. Как много времени ушло, в том числе и на науку, на диссертацию, необходимость которой для меня сейчас не так очевидна. Но пусть, как говорится, будет.

3 января, вторник. Что же здесь было, кроме опять плохой ночи с пробуждением между тремя и четырьмя часами, все того же чтения, с рефлексией о прошедшем? Новый план: теперь, после дневника, писать еще и мемуары? Ранее, я уже продумывал, что мои дневники — «Дневники ректора» — закончатся 12 января, когда выберут нового ректора, а дальше покатятся какие-то иные страницы. Мемуары — некий другой жанр, охватывающий действительность совсем иначе, может быть, более точно. Наверное, я смог бы увидеть эпоху так, как видел ее я и как, наверное, никто ее и не смог бы описать. Предчувствие у писателя — большое дело. Я даже почему-то вижу, что писать буду в Сопово, для чего свезу туда все свои архивы. Уже представляю себе второй этаж, эту летнюю жару, которую люблю, чистые полы, мало мебели, несколько столов и мои папки в очень близких — протяни руку — шкафах.