Сергей Есин: Дневник, 2006 год

В разговоре всплыл еще очень интересный аспект. Старая истина: предают только свои, но разве я кого-нибудь на кафедре творчества особенно считаю за своего? Как и положено, каждый за себя. Ну, когда-то Гале Седых дал вести целый семинар. Знал, естественно, о ее потенциале, обычно она вела семинар в паре с кем-нибудь. Это повелось еще с покойного Александра Алексеевича Михайлова. Потом попросил ее помогать мне по кафедре творчества, сделал заместителем заведующего кафедрой. Ладно, работает и пусть работает, но сколько, оказалось, апломба, сколько важности и спеси! Разозлился я, когда, по слухам, обнаружил, что в большом миру она вообще именуется заведующей кафедрой. Сколько мелких было стычек, сколько взято не очень способных учеников. Уже, правда, и не помню, что же стало поводом нашего последнего скандала, отчего я решил работать без заместителя. Но ведь, с другой стороны, в разведку с чужими и не ходят. Ну и Бог с ней, что первой перебежала с причитаниями. Бог с ней, что подписала какое-то нелепое письмо, якобы в поддержку Стояновского. Именно после этого письма я и стал к нему хуже относиться.

А теперь перенесемся в наш зал на ту самую знаковую встречу с Евгением Евтушенко, о которой я уже писал. Евтушенко что-то говорил, Евтушенко что-то прочел из своих стихов, а потом попросил читать и наш молодняк. Поперли, естественно, самые бездарные. И все, как и положено, называли своих мастеров. Коммерческий подход и захваливание принесли свои результаты: самые агрессивные были, естественно, у Галины Ивановны. А теперь кольцую сюжет: по словам Волгина, его Евтушенко спрашивал потом, а кто это такая — Седых!

7 января, суббота. Опять до шести весь день не выходил из дома. Занятие все то же, у компьютера. В промежутках что-то съесть, попить чаю, помыть посуду, еще выстирал две машинных порции белья, В.С. уехала на диализ, все тихо, — но скорость небольшая: до того, как уехать на спектакль «Бабий дом» по пьесе Саши Демахина, сделал страниц шестьдесят.

Спектакль оказался очень неплохой, по крайней мере, публика на него ходит. Содержание — эгоизм матерей и сегодняшние дети, и тема не новая, и режиссура не вполне самостоятельная. Много трюков, клоунады, форсированные голоса, впрочем, иногда видна мастерская разводка, но это уже почерк Райхельгауза. Любопытна декорация, которая, кажется, сама по себе может определить решение: сцена засыпана торфом, и здесь же ванна, несколько холодильников. Потом все это взмоет ввысь. Несмотря на то, что это качественная пьеса, в ней не хватает еще качественной философии. Скорее всего, чуть облегчено слово. Удовольствие получил, но вспомнил, как вдруг напрягаешься, когда со сцены где-нибудь у Дорониной или в Малом идет чистая нефорсированная страсть. Ничего не поднимается на стальных канатах в воздух, никто не прыгает, но возникает такая напряженная атмосфера, от которой после спектакля долго, как от наркотика, отходишь. Вот тебе и старые, заматеревшие формы.

Вечером меня поздравил с Рождеством Саша Сегень. Единственный человек, который сегодня позвонил. Поговорили о жизни, поделились общими воспоминаниями, Саша напомнил, как впервые пришел ко мне домой брать интервью, он тогда работал в «Литературном обозрении», и не помыл после себя посуду: выдержал характер. У него тоже, как и у меня, когда-то перед выборами, сегодня лишь одна мысль: хорошо бы не выбрали!

8 января, воскресенье. Рано утром вернулся из Воронежа С.П., и я уговорил его съездить со мною на дачу в Обнинск. Там отключен свет, делать нечего, буквально за десять минут отыскал две пары валенок, взял полушубок, который мне подарили в Гатчине, и погнали обратно. По совету В.С., решили хотя бы пол денька побыть на воздухе в Ракитках. Кукольный, продуваемый ветрами домик С.П. не очень приспособлен для зимы. Почистил дорожку и двор, чтобы поставить машину; понравилась физическая усталость. У маленького домика есть и преимущества: его можно керогазом натопить за час. Правда, диваны потом долго отдают набранный в без хозяина холод. В комнате, в общем, тепло. В мертвой дачной тишине впервые за последнюю неделю выспался.

Вечером на сон грядущий, воспользовавшись тем, что компьютер воспроизводит диски, прокрутили старый фильм Фансуа Озона «Бассейн». Я всегда с вниманием смотрю и слушаю все, что связано с литературой. Английская писательница едет на юг Франции, чтобы попытаться написать новый детективный роман и останавливается в доме своего издателя. Именно там разворачиваются ужасные события, в центре которых стоит дочь издателя. Вот эти события и ложатся в центр повествовательной канвы. Дом с бассейном. Озон делает все убедительно, правдоподобно. Возле бассейна и в нем идет и отражается жизнь. Мы следим не только за эпизодами жизни, но и догадываемся, как из них появляется, формируясь, роман. Только в самом конце мы понимаем, что все это специфическое отражение в сознании писательницы, изменение действительности в ждущем этих деформаций уме. Все, как у любого писателя: милая девчушка превращается в монстра, невинные интрижки — в кровавые драмы. Только здесь, как в физических опытах, меняется плюс на минус. Для меня это особо доказательно, точно так переосмысливал я собственную историю в пьесе «Сороковой день». В ней действие происходило, как никогда при моем характере происходить не могло.