Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

– Да пусть купается, – предложил стоящий ближе к Петрову Сулейманов, и, тоже сделав шаг вперед, неожиданно толкнул его двумя ладонями в грудь.

Петров, взмахнув руками в попытке удержаться, потерял равновесие и через секунду с негромким всплеском скрылся под водой. В полете он не издал ни звука.

– Ты что! – крикнул я, и мы с Рябко бросились к пруду.

Остановившись на остром, словно обрубленном, берегу, мы неуверенно переглянулись и стали смотреть в воду, по которой пробежали крупные волны. Одна, плеснув на берег, едва не лизнула мне сапог. Я испуганно отпрыгнул, и сзади засмеялся Корнеев.

– На хрена ты это… – не оборачиваясь, напряженным голосом спросил сержант. Он смотрел на поверхность воды, ожидая появления Петрова. – Если этого придурка потом скрючит, нас по головке не погладят.

– Да что с ним сделается! – Сулейманов засмеялся, но смех прозвучал искусственно. – Заодно и узнаем, так ли уж вредно это топливо… А то все пугают, пугают. К тому же, он сам искупаться захотел… Гуля, ты чего распереживался из-за какого-то…

Сулейманов говорил еще что-то оптимистичное, но чувствовалось, парень четко осознает, что совершил подляну, это было понятно по интонациям и усилившемуся узбекскому акценту.

Все напряженно всматривались в водную поверхность, и вздохнули с облегчением, когда над ней показалась голова вынырнувшего Петрова.

– Чего уставились? – спокойно спросил он и выпустил изо рта струйку воды. Затем посмотрел на Сулейманова и так же спокойно сказал: – Чтоб у тебя хуй на пятке вырос.

– Чего! – взревел тот и дернулся к водоему, но остановился за несколько шагов до края, словно опасался воздействия невидимых ядовитых испарений. – Повтори, что ты, билядь, сволочь, сказал!

– Чтоб как поссать – так разуваться, – закончил Петров и опять скрылся под водой.

– Да я тебя! – заорал Сулейманов кругам на воде и с угрожающим видом повернулся к нам с Рябко, словно, не имея возможности поймать Петрова, решил выместить злобу на нас.

– Представление закончено, – сглотнув, сухо сказал Гуляев, когда Петров вынырнул во второй раз. – Все быстро привели себя в порядок и побежали на стартовую площадку. Время пошло.

И первым, не дожидаясь своих, пошел прочь. За ним потянулись Сулейманов и Корнеев. Сулейманов напоследок оглянулся и скорчил страшную рожу.

– Бис-с-стро, билять… – прошипел он. – Слышали, что сказал сержант…

Через неделю я зашел в умывальник, где чистил зубы голый по пояс Петров, и остолбенел. У него не было кожи. Не вскрикнул я лишь потому, что у меня перехватило горло. Я стоял, смотрел, как работают мышцы Петрова, и не верил своим глазам. Я видел все мельчайшие венки, сухожилия и пересекающиеся мышечные ткани – точь-в-точь как на школьных анатомических плакатах – и изо всех сил боролся с накатившим приступом тошноты.

– Чего застыл? – беззаботно поинтересовался, сплюнув и посмотрев на меня через зеркало, Петров. – Давай быстрей, мы и так из-за этой чертовой уборки плаца припозднились. Сейчас прибежит Васильев, тогда крику не оберешься.

В коридоре тут же послышался топот и, словно вызванный неосторожно произнесенным заклинанием призрак, на пороге возник младший сержант Васильев.

– Вы чего тут торчите! – сходу заорал он, выпихивая меня из умывальной комнаты, – все давно построились, а они… Малютин, Петров! Да быстрей же, блядь, я кому сказал!

Очнувшись, я побежал по коридору, боясь обернуться и напряженно прислушиваясь к интонациям бушующего Васильева, ожидая, когда он, наконец, разглядит, что у Петрова отсутствует кожа и начнет кричать совсем другим голосом, но вскоре я добежал до спального помещения, а ничего экстраординарного так и не произошло.

Когда я, надев хэбэшку, бежал, застегиваясь, обратно, в дверях мы столкнулись с бегущим навстречу Петровым нос к носу. Отвернуться я не успел. Со страхом мазнув взглядом по его торсу, я обнаружил, что с кожей Петрова все в порядке. И небольшой шрам на груди, над правым соском, и родинка на плече, все было как всегда, все находилось на своих обычных местах.

– Да быстрей ты, блядь! – закричал я на него голосом младшего сержанта Васильева, испытывая такое облегчение, что уже и неминуемая взбучка за опоздание в строй казалась такой мелочью, что об этом даже западло было думать.

До самой зимы я исподтишка присматривался к Петрову, боясь заметить в его внешнем виде или поведении что-либо, что напугает меня так, как тогда, в умывальнике, но все с моим другом, слава богу, было в порядке. Несколько раз Петров перехватывал мои изучающие взгляды, спрашивал, в чем дело, но мне удавалось как-то отшутиться. Ему мое непонятное поведение, естественно, здорово не нравилось, а объяснить что-то я, так же естественно, не мог, это было равносильно признанию, что я сошел с ума. И когда я уже окончательно успокоился, сделав вывод, что тот случай во время утреннего умывания был не более чем моей зрительной галлюцинацией, произошло нечто.