Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

Через неделю приехала передвижная лавка и военный народ создал столпотворение в комнате, где тетки в белых халатах взвешивали печенье, дешевые конфеты, отпускали сгущенку и прочие гастрономические радости истосковавшимся по сладкому защитникам родины. Деньги у большинства были и все стремились потратить их, «пока не отобрали деды» по месту службы, что считалось неизбежным.

Купив десяток пачек дешевых сигарет без фильтра, килограмм конфет, килограмм пряников и килограмм печенья, я запоздало озадачился, куда же все это деть. Положить в тумбочку – означало попросту подарить это богатство своим боевым соратникам, что мне, несмотря на ежедневные политические занятия, ставящие задачей поднятие духа патриотизма и привитие чувства товарищеского локтя, делать категорически не хотелось. Не надеясь на успех, я все же решил попробовать запихнуть килограммовый конфетный кулек в штаны хэбэшки, и с трудом поверил в случившееся, когда он запросто провалился куда-то к колену, и в кармане даже осталось свободное место. Точно так же, без малейших проблем, я распихал по карманам все остальное, и в итоге даже не потребовалось прибегать к услугам шинели, что не могло не радовать, потому что хранить свои вещи в карманах периодически оставляемой на общей вешалке шинели означало примерно то же, что положить что-то ценное в тумбочку.

Подойдя к зеркалу и обнаружив, что я вовсе не выгляжу подобно раздувшемуся от защечных запасов жратвы хомяку, а просто у меня появились вполне симпатичные галифе, я впервые осознал практичность советской военной формы. Например, в карманы моих любимых обтягивающих гражданских джинсов не влезало ничего, кроме пачки сигарет и коробка спичек… Теперь оставалось еще озаботиться, как бы сделать так, чтобы все это добро не выгребли сержанты на ежедневном утреннем осмотре. И интуиция подсказывала мне, что именно в таких каждодневных заботах о сохранности своего куска хлеба и заключался смысл военной службы.

До принятия воинской присяги оставался еще один приезд вкусной передвижной лавки…

Присяга оказалась мероприятием не рядовым и весьма торжественно обставленным, на котором, к моему удивлению, было довольно много родственников присягающих бойцов.

«И не лень же им всем было переться к своим братьям-сватьям-сыновьям-возлюбленным, – думал я, сжимая доверенный мне государством автомат и рассматривая в толпе гражданских симпатичную девчонку в красной куртке, выглядывающую кого-то в строю абсолютно одинаковых в своих шинелях бойцов. Вот чего, к примеру, тут делает эта… Приехала бы, когда ее парень уже какой годик оттрубил, а то ведь всего две недели как расстались»…

Вскоре мы, где-то с пятнадцать бойцов молодого пополнения, ехали, укрытые от посторонних взглядов возможных шпионов тентом «ГАЗ-а 66». Он прыгал по неровностям проселочной дороги, а мы, распределенные в четвертый зенитно-ракетный дивизион, соответственно мотались из стороны в сторону, порой едва не падая с жестких деревянных лавок, тянущихся вдоль боковых бортов. Обособленно, возле заднего борта, сидел долговязый сержант с покрытым оспинами лицом, в кабине сидел старший машины, усталого вида капитан, фамилию которого я не запомнил, а еще один сержант крутил руль вверенной ему военной техники. Все время поездки царила угрюмая тишина, курить не возбранялось и, как чувствовал я интуитивно, такая поблажка была сделана нам из-за матери одного из бойцов, кажется, откуда-то из Подмосковья, которая неизвестно зачем решила сопроводить свое чадо до самого места службы.

На некоторое время я задремал, чувствуя себя бывалым воином, способным запросто спать в вовсю трясущемся транспорте, и пришел в себя только на КПП, когда машина резко затормозила и сержант зло крикнул кому-то на улице:

– Еб твою мать, Кудряшов! Не можешь ворота нормально открыть!

Потом он оглянулся на тетку в сером пальто и теплом платке, покашлял и смущенно произнес:

– Извините, мамаша, вырвалось… – Тетка не ответила и он счел нужным добавить: – Вообще-то мы не ругаемся, вы не думайте. У нас тут дисциплина.

Тетка опять ничего не сказала, а я, вытянув шею, увидел открывавшего нам ворота военного в потрепанной шинели, который ударил ладонью левой руки по бицепсу правой, отчего ее сжатый кулак подпрыгнул вверх, и выкрикнул нам вслед:

– Вешайтесь, суки!

– Это он так пошутил, – сдавленным голосом пояснил сержант, но мамаша в очередной раз промолчала.