Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

Сергей подумал, что, пожалуй, разноцветные огни рекламы и нарядные витрины магазинов украсили бы улицу, но ему почему-то хотелось противоречить «торгашу», как он окрестил про себя Нининого мужа.

— Ну, к чему же рекламу сюда? — запротестовал он. — Зачем тащить в новый город, на такой чудесный проспект, эти старые заграничные штучки?

— Почему «заграничные»? — пожал плечами Михаил Артамонович. — Нашу рекламу, а не заграничную.

— Не все ли равно? — отмахнулся Сергей.

— Совсем нет, — в голосе Михаила Артамоновича послышалось некоторое возмущение. — Совершенная разница. Посудите сами: у них реклама, чтобы всучить какими угодно путями. Только продать. У нас она — средство информации. Мы не будем пихать покупателю через рекламу, скажем, расчески. Насыщен рынок — отлично. А у них — предприниматель этими расческами живет. Либо всучит покупателю третью, когда у того две уже есть, либо — вылетай в трубу и стреляйся.

— Это верно, — пробормотал Сергей, — но вообще-то…

— А что «вообще», — перебил Михаил Артамонович, — ничего общего. Мы не будем рекламировать вещь, скажем, заманчивую, но вредную. За это судят. А у них запросто рекламируются напитки с возбудителями сердечной деятельности. Или дальше: заграничная, капиталистическая, конечно, реклама — и правительница, и служанка моды. С одной стороны, она ведет моду, с другой стороны, мода тащит ее за собой. А мы с умной модой дружим, а перед глупой на коленях не ползаем. Наша реклама вкусов не калечит, точнее сказать — уродливым вкусам не служит. Да я вам сотню различий приведу, если хотите.

«А ведь он совсем не молчун, — сказал себе Сергей, наблюдая за оживившимся спутником своим. — Заволновался, когда любимую тему задели».

— Простите за нескромность, — обратился он к Михаилу Артамоновичу, — кем вы работаете? Привычка журналиста расспрашивать всех о работе, — оговорился он извиняющимся тоном.

— Должность у меня сложно звучит, — улыбнулся Михаил Артамонович. — Старший инспектор по организации и технике торговли.

— Для меня это — лес темный, — рассмеялся Сергей. — Вы скажите, в чем суть работы.

— Да у меня как-то так получилось, — ответил Михаил Артамонович, — что я выполняю только одну сторону своей работы, но в таком широком объеме, что, вероятно, нагрузка не меньше всей работы, так сказать, в чистом виде. Я занимаюсь вопросами строительства магазинов, оформлением витрин и выставок, рекламой: в газетах, по радио, телевидению, световой — всякой.

«При чем же тут «торговец»?» — подумал Сергей, вспомнив Нину.

— Торговлю я люблю, — продолжал Михаил Артамонович, — извините уж, если выразился нескромно. И вижу в ней особенную, понимаете, красоту. Вот выстроится наш микрорайон окончательно, встанут на свои места и главный универмаг, и его филиал, и палатки, и ларьки, и реклама, наконец. Хотите, я вам расскажу, как все это будет предположительно выглядеть? Вот начиная с этого проспекта? Тьфу, черт!

— Что такое? — обеспокоился Сергей.

— Да магазин-то мы с вами прошли! — остановившись, хохотал Михаил Артамонович. — Заговорились.

Он снял очки, стал протирать их. На переносье осталась красноватая вмятинка. Прищурились и без того небольшие его черные глаза. А лицо его было покрыто каплями от растаявших снежинок, словно крупным потом.

— Хочу. Расскажите, — предложил Сергей, стряхивая с лица такой же «пот», что и у Михаила Артамоновича. — Знаете, пройдемте дальше, а потом вернемся и — к магазину.

— С удовольствием, — согласился спутник.

Они пошли дальше. Все падал снег. Михаил Артамонович говорил. Он покашливал, говорил негромко, тщательно подбирая слова, называя сроки, приводя цифры. Жесты он делал редко, взмахивая правой рукой, словно показывая, что там-то будет то-то, а в другом месте — иное.

Но виделось то, о чем рассказывал он, отлично. Воображению Сергея было совсем нетрудно представить и этот проспект, и улицу, на которой жила Нина, и пустыри в самом недалеком будущем. Сергей видел высокие здания магазинов, сверкающие витрины, заполненные изящно оформленными выставками товаров, турникеты дверей, в которые вливалась шумная и веселая лента людей, стеклянные простенки, а за ними — этажи, прилавки, товары, продавцы в форменной одежде. А над магазинами, на стенах домов и выше, над домами, игру вспышек и потуханий разноцветных неоновых трубок.

«Да он — поэт!» — подумал Сергей и сказал то, что подумалось:

— Да вы прямо поэт!

Михаил Артамонович смутился.