Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

А была у меня в деревне девчонка. И вот в такой же весенний день, тоже, значит, черемуха цвела, только потеплее он был, потопал я домой. Понятно, была суббота. Но в этот раз не собирался я идти, протянул время после работы до вечера. И вдруг стало невмоготу.

Ну вот надо и надо идти! А-а, думаю, пойду, быстро добегу. И отправился.

А перед деревней нашей речонка. Пустяковая такая речонка. Летом курица перебредет. Но не учел я, что хотя и сошла полая вода, а дождей много было.

Пришлепал я к речке уже в полутьме. Черемухи белеют, запахи такие весенние, и деревня вон на взгорье виднеется. Настроение — куда хошь. Наломал для своей залетины букет, снял одежду, стянул ремнем. Одежду в одну руку, букет в другую — и вброд.

А плавать-то я не умел, надо сказать, хоть и большущий был детина уже. В деревне всему один от одного учатся, даже курить. А мои погодки почти все не умели плавать. Да и учиться-то негде: летом речка пересохнет, хоть вдоль нее на телеге посередине поезжай.

Вода — аж сводит. Но дело молодое. Да мы мальчишками в луговых озерках купались, как только снег сойдет. Разожгем костер, накупаемся до синевы — и к костру. Так что холодной воды я не боялся.

Ступил раз — по пояс. Ступил второй — боже ты мой, по грудь уже. Шагнул решительно в третий раз — и с головой.

Летом тут бочажок бывал, я в него и угодил. Цветы утопил, одежду замочил, но не выпустил. Меня уж несет, а я хлопаю по воде и руками, и ногами. Барахтаюсь. Воды нахлебался… Когда уже ногой по дну ударил, понял, что я не плыву, а вроде по отмели ползу. Ну, выбрался на берег — и нагишом бегом в деревню: одежда-то мокрая.

Дома переоделся в сухое — и к залети не своей. И — вот ведь молодость! Знаете, какие у нас ночи, когда черемуха цветет? Холодина. И в воде побывал, и босиком побегал, а хоть бы чихнул. А когда и от сквозняка свалишься.

Ну, подружка меня встретила ни жива ни мертва. «Я, говорит, уже спать легла, вдруг вижу тебя. И что тонешь ты в большой реке. А я на берегу стою, руки-ноги мне сковало, оцепенела вся, жердинки тебе подать не могу. Вскочила, хотела сейчас на речку бежать». Я ее, конечно, успокоил. «Только в нашей речке и тонуть», — говорю. Вот видите, как может случиться!

— Да это вполне объяснимо, — сказал я Петру. — Весна, время такое. Вас тянет, естественно, друг к другу. Тоскуете. Вот вы и пошли. И она тосковала. Спать легла, а о вас думала. И знает ведь, что речка разлилась, что вам через нее брести. Стала всякая чушь сниться. Да, наверное, знала, что вы плавать не умеете. Ничего сверхъестественного, все логично, все по законам нормальной человеческой психики.

Призывно загудел наш теплоход и к, давая понять, что осмотр монастыря закончен и пора отправляться туда, откуда мы начали путешествие, в бывшую ямщицкую столицу России. Солнце теперь освещало озеро и монастырь, изредка затеняясь все менее плотными и уже двигающимися по небу, а не стоящими, словно приклеенными к небосводу, облаками. И монастырские стены, и озеро стали совсем не мрачными. Но хотя и солнце засияло, потянул ветерок, довольно резковатый, прохладный. Петр молчал всю дорогу до теплохода, а на палубе настойчиво, с такой упряминкой в голосе, сказал:

— Ну ладно! Возьмешься объяснять, так выходит все просто. Но я вам другой случай расскажу. Послушайте-ка.

На этой моей знакомой до каждого метра дороге я чуть не погиб. Пошел домой в одну февральскую метельную субботу. Когда метет, обычно теплее делается. А тут и мороз, и метель, зги не видно.

Ребята из общежития, товарищи по работе меня отговаривали, а мне, представьте, надо идти — и все тут. Ну прямо места себе не нахожу. Так вот и подзуживает что-то, и подталкивает, и посылает: «Ступай!»

На улицу из окошка общежития погляжу — страх. И все же решил идти. А то, думаю, не выдержу, среди ночи убегу. Пошел.

Тут уж на скорость не рассчитывай. Не шел, а брел нога за ногу. Ветер сечет, дороги никакой нет, из-за снега не видно ничего в двух шагах, кроме белой мути. А все-таки иду. И ведь почти до самой той речки дошел, около нее на чистом месте, где лесу нет, и укатил в сторону.

Ну и поплутал я. Потом прикидывал, каким это образом я шел, так выходит, что больше тридцати километров набродил, много больше. Сам весь, несмотря на ветер и мороз, в поту. Одет был тепло. А ноги мерзнут. Хоть и утепленные, а все же ботинки.

Забрел не знаю уже и куда. Не понимаю, где я. Из сил выбился. Дело к ночи пошло, метель вроде стихать начала. А мороз крепчает. И стало меня в сои клонить.