Но указал отец дорогу
И наказал не забывать,
Что в мире много, слава богу,
Людей светильникам подстать.
Поздней, когда у перевала
Я в бездну не слетел едва,
Мне путь-дорогу указала
Ушибленная голова.
Как надо петь, меня сначала
Учила мать, когда она
Ночами колыбель качала
И льнула к облаку луна.
И петь учила чистым тоном
Струна чунгура, что в тоске
Однажды лопнула со звоном,
Меня ударив по щеке.
* * *
Есть три заветных песни у людей,
И в них людское горе и веселье.
Одна из песен всех других светлей —
Ее слагает мать над колыбелью.
Вторая – тоже песня матерей.
Рукою гладя щеки ледяные,
Ее поют над гробом сыновей…
А третья песня – песни остальные.
* * *
Напишите на своем кинжале
Имена детей, чтоб каждый раз
Вспыльчивые люди вспоминали
То, что забывается подчас.
На ружейном вырежьте прикладе
Лица матерей, чтоб каждый раз
С осужденьем иль мольбой во взгляде
Матери смотрели бы на вас.
* * *
Я ночью, бывало, с трудом волочу
О камни разбитые ноги,
А мама в окне зажигает свечу,
Чтоб я не сбился с дороги.
С тех пор истоптал я немало дорог,
В грозу попадал и в метели,
И всюду далекой свечи огонек
Помогал мне дойти до цели.
* * *
Сын ни один не умер от того,
Что следовал отцовскому завету.
Срубивший старый ствол минувшим летом
Погиб, попав случайно под него.
Поступков глупых тот не совершал,
Кто материнских слушался советов.
Унес поток бурлящий прошлым летом
Того, кто уши пальцами зажал.
«…Душу дома, маму, береги!»
Завещание отца
Мальчишка горский, я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
Но годы шли, и, к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Зато теперь робею часто,
Как маленький, перед тобой.
Вот мы одни сегодня в доме,
Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.
Мне горько, мама, грустно, мама,
Я – пленник глупой суеты,
И моего так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.
Кружусь на шумной карусели,
Куда-то мчусь, но вдруг опять
Сожмется сердце: «Неужели
Я начал маму забывать?”
А ты, с любовью, но с упреком,
Взглянув тревожно на меня,
Вздохнешь, как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.
Звезда, сверкнув на небосклоне,
Летит в конечный свой полет.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладет.
* * *
Однажды утром мать меня спросила:
«Сынок, скажи мне, быть ли вновь войне?
Я нынче слезы видела во сне,
Я слышу шум, я окна затворила».
«Не бойся, мама, этот шум иль шорох
Пускай твоих не беспокоит снов:
То жабы квакают в своих гнилых озерах
И напугать хотят степных орлов».
* * *
Хоть и давно я слышал сказку эту,
Она мне вспоминается опять:
Взяв за руку, водил по белу свету
Скорбящий сын свою слепую мать.
Он шел и шел и вылечил старуху,
И свет дневной увидела она…
Земля слепая, дай скорее руку,
Пойдем со мною, ты прозреть должна.
* * *
Воочью, так горцы считали,
Нас мертвые видеть должны,
Когда у надгробий в печали
Мы с левой стоим стороны.
Гора не сойдется с горою,
Но властвует память времен,
Поэтому к мертвым порою
Живые идут на поклон.
Наверно, я был бы не в силе,
Венчая молчаньем уста,
Прийти к материнской могиле,
Будь совесть моя нечиста.
И, мать навестив на кладбище,
Когда ухожу не спеша,
Я чувствую: сделалась чище,
Спокойней и глубже душа…
Утешится, кто безутешен,
Как сказано в древних стихах,
А кто перед мертвыми грешен,
Еще повинится в грехах.
И образ мне видится милый,
И даже в далеком краю
Я в мыслях пред отчей могилой
По левую руку стою.
По-русски «мама», по-грузински «нана»,
А по-аварски – ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого – особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу