Виталий Закруткин: Плавучая станица

Взяв Груню под руку, Василий повел ее по сходням вниз. Они вышли на палубу и, повернувшись спиной к ветру, стали смотреть на берег. Раздался третий гудок. Люди на берегу замахали шапками и платками.

Сложив ладони рупором, Василий закричал Егору Ивановичу:

— Следите за подледным ловом!

Мосолов отвернул брезентовый капюшон плаща и прокричал в ответ:

— Не беспокойся, Кириллыч! Все будет в порядке! Мы все будем следить! А вы приезжайте поскорее!

Лязгнули якорные цепи. Захлопало по темной воде колесо. Белый пар с шипением вырвался откуда-то сбоку и растянулся вдоль бортов.

Освещенный прожектором крутой берег медленно поплыл назад.

Почти всю зиму Василий и Груня прожили в Москве.

Их поселили в общежитии на Верхне-Красносельской улице, неподалеку от огромного дома, в котором помещались Главрыбвод, Гипрорыба, Всесоюзный научно-исследовательский институт морского рыбного хозяйства и океанографии с его многочисленными кабинетами, музеями и лабораториями. Тут же, в этом доме, расположились организованные Главрыбводом курсы.

На курсы съехались сотни инспекторов рыболовного надзора. Люди прибыли в Москву из самых далеких мест страны: с северного побережья, с Сахалина, с Камчатки и Курильских островов, с Каспия и Кавказа. Они слушали лекции и доклады по воспроизводству рыбных запасов, обменивались опытом на семинарских занятиях, работали в библиотеках.

Москва поразила Василия и Груню гигантскими домами, бесчисленными автомобилями, станциями метро, ясным и размеренным ритмом сложной, большой жизни, в которой миллионы людей четко выполняли свое дело: водили троллейбусы и автомобили, учили детей, принимали иностранных послов, издавали газеты, регулировали уличное движение, развозили хлеб, очищали от снега тротуары и мостовые, доставляли письма, то есть совершали все то, что давало возможность каждому из них в отдельности и всем им вместе выполнять одну большую, нужную всей стране задачу.

— Сколько здесь людей, Вася! — восторгалась Груня, когда они гуляли по улицам Москвы. — Казалось бы, тут можно заблудиться, как в лесу, а смотри, какой порядок!

По воскресеньям занятий на курсах не было, и Василий с Груней днем осматривали город, потом обедали и уходили в театр. В общежитии они жили в разных комнатах, и Зубов по вечерам терпеливо ждал, расхаживая по коридору, когда Груня переоденется и выйдет к нему, чтобы ехать в оперу, в Малый или Художественный театр.

Первое время Василию казалось, что Груня, выросшая в станице, будет чувствовать себя неловко в Москве, особенно в театре, где собирались сотни незнакомых людей, энергичных и живых горожан, которые, конечно, сразу могли бы заметить растерянность и смущение скромной деревенской женщины. Однако ничего подобного не было.

Уже в первый вечер, когда Зубовы пришли в Малый театр и Василий помог Груне снять пальто, он удивленно поднял брови, как будто впервые увидел свою молодую жену: стоя у зеркала, Груня непринужденно поправляла волосы, таким легким движением сунула крохотный шелковый платочек в рукав безукоризненно сидящего темно-синего платья и, постукивая каблучками, так уверенно вошла в сияющий позолотой зал, что Василий не выдержал и засмеялся.

— Что ты? — тихонько спросила Груня.

Он покачал головой:

— Ну-ну!

— Что?

— Откуда у тебя это все?

— Я не знаю, о чем ты говоришь?

— А я не знаю, откуда у меня такая жена.

Она поняла, покраснела и незаметно ущипнула его за руку.

К тому, что происходило на курсах, Василий относился с неизменным вниманием и интересом. Он аккуратно записывал все лекции, часто разговаривал с товарищами, слушал их рассказы о работе, посещал лаборатории и успел познакомиться со многими научными работниками. Чем дальше шло время, тем больше он понимал, что на многочисленных реках, морях и озерах страны идет громадная созидательная работа и что там трудятся тысячи его товарищей, которые уже успели разрешить такие задачи, какие не снились людям.

Зубову особенно понравилось сообщение еще совсем не старого ученого-ихтиолога об акклиматизации черноморской кефали в Каспийском море.

Невысокий румяный человек в очках рассказывал об этом спокойно, обстоятельно, как о деле, которое не только выполнено, но и принесло заранее намеченные, нужные всей стране результаты.

— Лет двадцать тому назад, когда мы начали это дело, у нас было немало противников, — задумчиво говорил ихтиолог. — Одни утверждали, что воды Каспия, ввиду избытка сернокислых солей, непригодны для жизни кефали, другие кричали, что кефаль не найдет в Каспийском море кормов, третьи боялись, что она станет конкурентом для ценных каспийских рыб… Но мы провели все опыты, получили от государства деньги и начали работу по пересадке. Мы ловили мальков и годовиков кефали близ Новороссийска, отсаживали их в садки, а оттуда переносили в живорыбные бочки и грузили в специальный вагон на мягких рессорах. Вагон этот прицепляли к пассажирскому поезду, и наши переселенцы отправлялись в путешествие из Новороссийска в Махачкалу. Конечно, в дороге за ними надо было следить, как за младенцами. Поэтому молодь сопровождали опытные рыбоводы. В Махачкале вагон подавался поближе к морю, и мальки выпускались в воду…