Виталий Закруткин - Плавучая станица

Негреющее, чуть повитое морозной дымкой зимнее солнце тускло светило над белыми холмами. После короткой оттепели жестокие морозы затянули снег ледяной пленкой, и вся степь сияла ровной холодной желтизной.

Между высокими заснеженными скирдами, минуя грейдер, прямо по склону холма пробирались одинокие сани. Косматые рыжие кобылы, пофыркивая и тяжело поводя запотевшими, тронутыми инеем боками, грузно шагали по глубокому снегу.

В санях сидели здоровенный старик кучер в овчинном тулупе и тонкий юноша в коротком дубленом полушубке и серой барашковой шапке, с которой еще не сошла плотная вмятина — след военной звезды.

Путники долго молчали. Только за холмом, когда уже скрылись с глаз лиловые дымы далеких шахт, старик повернул закутанную бабьим платком голову и хмуро спросил:

— Как вы там, ишо не задубели?

— Есть маленько, — признался юноша. — Надо бы пробежаться.

— Ну так что ж, пробегитесь, — ухмыльнулся старик, — а то в ваших сапожках заклякнуть можно. Заместо вас только сосулю до станицы довезу…

Юноша соскочил с саней, похлопал руками, потоптался на месте, а когда кобылы вышли на бровку и побежали рысью, кинулся за санями. Потом кони пошли медленнее, и старый кучер, не теряя из виду далеко отставшего спутника, хрипло запел тягучую песню без слов.

— Инспектор! — проворчал он, оглядываясь. — Какой с него инспектор? Молоко на губах не обсохло. Тут наши братцы не таких птенчиков обламывали…

Василий Зубов, которого вез со станицы угрюмый старик, был назначен участковым инспектором рыболовного надзора и ехал в станицу Голубовскую принимать участок. По окончании рыбопромышленного техникума он заболел воспалением легких, долго провалялся в больнице и только зимой смог выехать к месту службы.

— Ну как, согрелись? — спросил старик, когда разрумянившийся Зубов вскочил в сани.

— Согрелся, — весело усмехнулся Василий. — А то чуть было не пропал…

Он посмотрел на заиндевевшие усы кучера, на его спущенный с саней огромный резиновый сапог.

— А вам разве не холодно в таких сапогах?

— У меня, мил человек, в каждом сапожке по пуду сенца намощено, — усмехнулся старик.

— Как же вас зовут? — полюбопытствовал Василий, усаживаясь поудобнее. — Вы до сих пор даже фамилию свою не сказали.

— По документу моя фамилия — Ерофей Сазонов, — буркнул кучер, — а только ежели вы в станице меня по этой фамилии искать зачнете, то вам все одно никто ничего не скажет.

— Почему? — удивился Василий.

— А потому, к слову сказать, что у меня есть станичное, уличное то есть, прозвание.

— Какое же?

Старик пренебрежительно махнул кнутом:

— Дурацкое прозвание.

— А все-таки?

— Малявочкой меня кличут, — нахмурился старик, — дед Малявочка — и все…

Посмотрев на грузную фигуру великана кучера, Василий не выдержал и засмеялся. Кучер прикрикнул на кобыл и повернулся к нему.

— Выдумают дурость, она и пристанет до человека.

— Почему же вас так прозвали? — пряча усмешку, спросил Василий.

Дед намотал вожжи на колено, стащил рукавицы, закурил и проворчал, мрачно сплевывая в сторону:

— Это вам в станице все чисто расскажут.

Явно уклоняясь от неприятной темы, старик покосился на Зубова:

— А вы, значится, инспектором до нас назначены?

— Да, инспектором.

— Откудова ж сами родом будете?

Зубов пересел ближе к старику:

— Из города. Мать у меня там учительницей работает. А я в сорок пятом году, как демобилизовался, в рыбтехникум поступил, сразу на второй курс, потому что первый до войны закончил.

— Чей же вы по фамилии будете?

— Зубов, Василий Кириллович.

Дед Малявочка одобрительно кивнул:

— Доброе дело, Кириллыч. Тольки когда ж вы успели в армии служить, ежели вам, должно быть, годочков двадцать, не более, будет?

— Двадцать три, — покраснел Василий. — Я, дедушка, в сорок втором добровольцем в армию пошел. Шестнадцать лет мне было. Пришлось прибавить себе годы, чтобы не отказали в полк зачислить…

Они помолчали.

Оседая на задние ноги, всхрапывая, лошади осторожно спускали сани с высокого крутого холма. Внизу зачернели деревья, крыши хуторских домов, скирды сена, а еще ниже, за кривой излучиной замерзшей речушки, раскинулось белоснежное ровное займище. Далеко на горизонте, за сизо-голубой морозной дымкой, угадывалось русло большой, скованной льдом реки.