Боялись испокон
Бежавшие из ада
Темнеющих икон
Пронзительного взгляда.
Я знаю – ты не та,
Ты вовсе не икона,
Ты ходишь без креста,
И ты не ждешь поклона.
Как я, ты – жертва зла.
И все-таки награда,
Что жизнь приберегла
Вернувшимся из ада.
В болотах завязшие горы,
В подножиях гор – облака.
И серое, дымное море
В кольце голубого песка.
Я знал Гулливера потехи,
Березы и ели топча,
Рукой вырывая орехи
Из стиснутых лап кедрача.
Я рвал, наклоняясь, рябину
И гладил орлиных птенцов.
Столетние лиственниц спины
Сгибал я руками в кольцо.
И все это – чуткое ухо
Подгорной лесной тишины,
Метель тополиного пуха
И вьюга людской седины.
Все это (твердят мне) – не надо.
Таежная тропка – узка,
Тайга – не предмет для баллады
И не матерьял для стиха…
В потемневшее безмолвье
Повергая шар земной,
Держит небо связку молний,
Узких молний за спиной.
Небеса не бессловесны —
Издавать способны крик,
Но никак не сложит песни
Громовой небес язык.
Это – только междометья,
Это – вопли, осердясь,
Чтоб, жарой наскучив летней,
Опрокинуть землю в грязь.
И совсем не музыкален,
Что ревет, гудит окрест,
Потрясая окна спален,
Шумовой такой оркестр.
Кто, задыхаясь от недоверья,
Здесь наклоняется надо мной?
Чья это маска, личина зверья,
Обезображенная луной?
Мне надоело любить животных,
Рук человеческих надо мне,
Прикосновений горячих, потных,
Рукопожатий наедине.
Нестройным арестантским шагом,
Как будто нехотя, со зла,
Слова заходят на бумагу,
Как на ночевку средь села.
Весь груз манер неоткровенных,
Приобретений и потерь,
Укрыв от зрителей надменных,
Они захлопывают дверь.
Из-за присутствия конвоя
Любая бедная строка
Своей рискует головою,
И если б, если б не тоска,
Влечение к бумаге писчей
И беспорядочность надежд,
Она рвалась бы на кладбище,
Хотя б и вовсе без одежд…
Скрой волнения секреты
Способом испытанным.
День, закутанный в газету,
Брошен недочитанным.
Будто сорвана на небе
Нежность васильковая.
Отгибает тонкий стебель
Тяжесть мотыльковая.
Озарит лесную темень
Соснами багровыми.
Замечтавшееся время
Испокон вековое.
Смех в усах знакомой ели,
Снег, налипший на усах, —
След бежавшей здесь метели,
Заблудившейся в лесах.
И царапины на теле
Здесь оставила пила,
Что на ели еле-еле
Походила и ушла.
Эти ссадины и раны.
Нанесенные пилой,
Наши ели-ветераны
Бальзамируют смолой.
К нам из окна еще доносится,
Как испытание таланта,
Глухих времен разноголосица,
Переложенье для диктанта.
Но нам записывать не велено,
И мы из кубиков хотели
Сложить здесь песню колыбельную —
Простую песенку метели.
И над рассыпанною азбукой
Неграмотными дикарями
Мы ждем чудес, что нам показывать,
Придут идущие за нами…
Шатает ветер райский сад,
И ветви – как трещотки,
Смолкают крики бесенят,
Торчащих у решетки.
И ты глядишь в мое лицо,
Не замечая рая,
Холодным золотым кольцом
Насмешливо играя…
Здесь выбирают мертвецов
Из знаменитых мудрецов.
Здесь жалость вовсе не с руки
Жалеют только дураки.
Здесь добрым назовется тот,
В котлы смолу кто храбро льет…
Не забывай, что в Дантов ад
Вошел не только Герострат.
Нет – Авиценна и Платон
Дают здесь философский тон…
Пророчица или кликуша,
Посеяв рознь, посеяв грусть,
Ты нам рвала на части душу
Каким-то бредом наизусть.
У губ твоих вздувалась пена,
Как пузыри, как кружева,
И вырывались в мир из плена
Твои жестокие слова.
Но не сломив судьбы опальной
И встав у времени в тени,
Все отдаленней, все печальней,
Все глуше слышались они…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу