Варлам Шаламов - Колымские рассказы. Стихотворения (сборник)

Все судачат с важным видом,
И разносится окрест:
Если Бог тебя не выдаст,
То свинья тебя не съест.

О, если б я в жизни был только туристом,
Разреженный воздух горы
Вдыхал бы, считая себя альпинистом,
Участником некой игры.

Но воздух усталое сердце ломает,
Гоня из предсердий последнюю кровь.
И мир, что меня хорошо понимает,
Щетинится, злобится вновь.

И горы, и лес сговорились заочно
До смерти, до гроба меня довести.
И малое счастье, как сердце, непрочно,
И близок конец пути…

Ты душу вывернешь до дна,
До помраченья света.
И сдачу даст тебе луна
Латунного монетой.

Увы, не каждому рабу,
Не дожидаясь гроба,
Дано испытывать судьбу —
А мы такие оба.

И мне, конечно, не найти
Пургой завеянные тропы,
Пургой закопанные трупы,
Потерянные пути…

Верьте, смерть не так жестока
От руки пурги.
Остановка кровотока —
Это пустяки…

Два журнальных мудреца
Жарким спором озабочены:
У героя нет лица,
Как же дать ему пощечину?

По долинам, по распадкам
Пишут письма куропатки.
Клинописный этот шрифт
Разобрал бы только Свифт.

Всю ночь мои портреты
Рисует мне река,
Когда луна при этом
Доверчиво близка.

Река способна литься
Без славы и следа,
Диплома живописца
Не зная никогда.

Расстегнут ворот шубы,
Надетой кое-как.
Мои кривятся губы,
Рассыпался табак.

Я нынче льда бледнее
В привычном забытьи.
И звезды мне роднее,
Чем близкие мои.

Какой небесной глубью
Я нынче завладел.
И где же самолюбью
И место и предел?

Оно в куски разбито,
Топталось неспроста.
Мучительного быта
Железная пята.

Из склеенных кусочков
Оно – как жизнь моя —
В любой неловкой строчке,
Какую вывел я.

Житейские волненья,
И приступы тоски,
И птичьи песнопенья,
Сцепленные в стихи,

Где рифмы-шестеренки
Такой вращают вал,
Что с солнцем вперегонки
Кружиться заставлял.

Тяжелое вращенье
Болот, морей и скал,
Земли, – чьего прощенья
Я вовсе не искал,

Когда, опережая
Мои мечты и сны,
Вся жизнь, как жизнь чужая,
Видна со стороны.

Брожу, и нет границы
Моей ночной земли.
На ней ни я, ни птицы
Покоя не нашли.

Любой летящий рябчик
Приятней мне иных
Писателей и стряпчих,
И страшно молвить – книг.

И я своим занятьем
Навеки соблазнен:
Не вырасту из платья
Ребяческих времен.

И только в этом дело,
В бессонном этом сне,
Другого нет удела,
И нет покоя мне.

Каким считать недугом
Привычный этот бред?
Блистательным испугом,
Известным с детских лет.

Приклады, пули, плети,
Чужие кулаки —
Что пред ними эти
Наивные стихи?

Не жалей меня, Таня, не пугай моей славы,
От бумаги не отводи.
Слышишь – дрогнуло сердце, видишь – руки ослабли.
Останавливать погоди.

Я другим уж не буду, я и думать не смею,
Невозможного не захочу.
Или птицей пою, или камнем немею —
Мне любая судьба по плечу.

Эти письма – не бред, и не замок воздушный,
И не карточный домик мой.
Это крепость моя от людского бездушья,
Что построена нынче зимой.

Тают слабые снега,
Жжет их луч горячий,
Чтоб не вздумала пурга
Забрести на дачу.

Зарыдавшая метель
Как живая дышит,
Льет весеннюю капель
С разогретой крыши.

Только трудно мне понять
Нынешние были.
Звезды дальше от меня,
Чем когда-то были.

Из тьмы лесов, из топи блат
Встают каркасы рая.
Мы жидкий вязкий мармелад
Ногами попираем.

Нам слаще патоки оно,
Повидло здешней грязи.
Пускай в декабрьское окно
Сверкает безобразье.

Как новой сказки оборот,
Ее преображенье.
Иных долгот, иных широт
Живое приближенье.