Варлам Шаламов - Колымские рассказы. Стихотворения (сборник)

Не хватает бумаги писчей,
Или силы любой тщеты,
Или братского, в скалах, кладбища,
О котором не знаешь ты?

Я не верю, не верю крику
В мире, полном кровавых слез,
Проступающих, как земляника,
Сквозь траву возле белых берез.

Резче взгляды, резче жесты
У деревьев на ветру.
У дороги ржавой жестью
Посыпают ввечеру.

Под дырявым небосводом
Мир имеет вид такой,
Что сравнится не с заводом,
А с жестяной мастерской.

Ветер в угол смел обрезки —
Жестяной осенний сор,
Оборвав движеньем резким
Надоевший разговор.

На садовые дорожки,
Где еще вчера
На одной скакала ножке
Наша детвора,

Опускаются все ниже
С неба облака.
И к земле все ближе, ближе
Смертная тоска.

Нет, чем выше было небо,
Легче было мне:
Меньше думалось о хлебе
И о седине.

Скала кричит – вперед ни шагу,
Обрывы скользки и голы,
И дерево, как древко флага,
Зажато в кулаке скалы.

И мгла окутает колени,
Глаза завесит пеленой.
И все огни людских селений
Закроет белою стеной.

Стоять, доколе машет знамя,
Не потонувшее во мгле,
Распластанное над камнями.
Живое знамя на скале.

Нынче я пораньше лягу,
Нынче отдохну.
Убери же с глаз бумагу,
Дай дорогу сну.

Мне лучи дневного света
Тяжелы для глаз.
Каменистый путь поэта
Людям не указ.

Легче в угольном забое.
Легче кем-нибудь,
Только не самим собою
Прошагать свой путь.

Вся земля, как поле брани,
Поле битвы вновь.
Каждый куст как будто ранен,
Всюду брызжет кровь.

И высокую когда-то
Синеву небес
Обернут набухшей ватой,
Зацепив за лес.

И сентябрь, устав от бега,
От пустой тщеты,
Пригибает первым снегом
Поздние цветы…

Нет, нет! Пока не встанет день,
Ты – только тень, ты – только тень
Любой полуночной сосны, —
Ведь сосны тоже видят сны.

И я гляжу в твое лицо,
И я верчу в руках кольцо —
Подарок равнодушный мой, —
И ты б ушла давно домой,

Когда б успела и могла
Сказать, как много было зла,
И если бы ночная мгла
К нам снисходительна была.

Но, начиная холодеть,
Глухая ночь уходит прочь,
Как бы желая мне помочь,
Помочь получше разглядеть

Зрачки бездонные твои
И слез едва заметный след.
И во все горло соловьи
Кричат, что начался рассвет.

Слабеет дождь, светлеет день,
Бессильны гроз угрозы.
Промокший до костей олень
Не изменяет позы.

И мы поймем, шагнув в поля,
На острова и поймы,
Как независима земля
И как она покойна.

Я сказанье нашей эры
Для потомков сберегу.
Долотом скребу в пещере
На скалистом берегу.

Тяжело, должно быть, бремя
Героических баллад,
Залетевших в наше время,
Время болей и утрат.

На заброшенных гробницах
Высекаю письмена,
Запишу на память птицам
Даты, сроки, имена.

Мне подсказывают чайки,
Куропатки голосят,
Две сибирских белых лайки,
Трое синеньких лисят.

И, моргая красным глазом,
Над плечом сопит сова.
Умиляется рассказу,
Разобрав мои слова.

Наклонись к листу березы
И тайком прочти,
Что на нем чертили грозы
По пути.

Ветры яростно трепали,
Пачкая в пыли.
Листьям завтра быть в опале
У земли.

Завтра снег просеют в сито.
И осколки льда
Лягут зеркалом разбитым
У пруда.

О какой жалею доле?
Чья это рука
Сжала горло мне до боли,
Как тоска?

С моей тоской, сугубо личной,
Ищу напрасно у резца,
У мастерства поры античной
Для подражанья образца.

Античность – это только схема,
Сто тысяч раз одно и то ж.
И не вместит больную тему
Ее безжизненный чертеж.

И не живет в ее канонах
Земная смертная тоска,
И даже скорбь Лаокоона
Ленива и неглубока.