Архитектуры украшенье,
Деталь дорических колонн —
Людских надежд, людских крушений
Чуждающийся Аполлон.
Лишь достоверностью страданья
В красноречивой немоте
Способно быть живым преданье
И путь указывать мечте.
Слабеют краски и тона,
Слабеет стих.
И жизнь, что прожита до дна,
Видна, как миг.
И некогда цветить узор,
Держать размер,
Ведь старой проповеди с гор
Велик пример.
Мы дорожим с тобою тайнами,
В одно собранье их поставя
С такими сагами и дайнами,
Которых мы забыть не вправе.
Ведь мне с годами это тождество
До умопомраченья ясно.
Казалось, нам дождаться дождика
И все в слезах его погаснет.
Но нет, оно – пожара зарево
Над нашей жизнью запылавшей,
Пока еще не разбазарено,
Затоптано, как лист опавший.
Вдыхаю каждой порой кожи
В лесной тиши предгрозовой
Все, что сейчас назвать не может
Никто – ни мертвый, ни живой.
И то, что так недостижимо,
Что не удержано в руке,
Подчас проходит рядом, мимо,
Зеленой зыбью на реке.
Мир сам себе – талант и гений,
Ведущий нас на поводу,
И ритма тех его смятений
Нам не дано иметь в виду.
Ведь это все – одни отписки:
Баркасы, льдины, облака, —
Все то, что без большого риска
Бросает нам его рука.
Я жизни маленькая веха,
Метелка, всаженная в снег,
Я голос, потерявший эхо
В метельный, леденящий век.
С горластым бытом в перепалке
Мне не случалось никогда
Зубрить природу по шпаргалке —
И в этом вся моя беда.
Меня мороз дирал по коже,
И потому в своей судьбе
Я все придирчивей и строже
И к нашим близким, и к себе…
Где жизнь? Хоть шелестом листа
Проговорилась бы она.
Но за спиною – пустота,
Но за спиною – тишина.
И страшно мне шагнуть вперед,
Шагнуть, как в яму, в черный лес,
Где память за руку берет
И – нет небес.
Луне, быть может, непонятно
Людское робкое житье,
И ей, пожалуй, неприятно,
Что так глазеют на нее.
Сегодня, кажется, недаром,
Не понапрасну, не зазря
Хрипеть приходится гитарам
В чертополохе пустыря.
Но все же, плечи расправляя,
Покорный сердца прямоте,
Шагну назад из двери рая
В передрассветной темноте.
Шагну туда, где боль и жалость,
Чужая жалость, может быть,
С моей давно перемешалась,
И только так могу я жить.
Сырая сумрачная мгла —
Убежище от века.
Ведь человеку тяжела
Небесная опека.
Он скрыт от неба и земли
Блистательным туманом,
Его на отдых привели,
И легче стало ранам.
Ему и сердце не сосет
Известный червь сомнений.
Он душу вывернул на лед
Без всяких затруднений.
И он рассвета подождет,
Пока огнем вишневым
Рассвет туманы подожжет,
Сожжет в лесу сосновом.
И он рассмотрит ясно то,
Что ночью так стонало,
Когда не мог помочь никто,
Чтоб сердце замолчало.
А после неба синева —
Прогал в вершинах сосен —
Подскажет новые слова
И новые вопросы.
Вот так и живем мы, не зная,
Что в небе родятся снега,
Что летняя слякоть земная
До ужаса нам дорога.
Но, первой сентябрьской метели
Явлением потрясены,
Мы прыгаем утром с постели,
В подушке забыв свои сны.
И смотрим, как свежую новость,
Гравюру мороза в окне,
Резную блестящую повесть
О нашем сегодняшнем дне,
Где нет проторенных и гладких,
Знакомых, вчерашних путей,
Где все истоптала вприсядку
Плясавшая ночью метель.
Взъерошенная синица
Стучит в ледяное окно.
Ей надо и жить, и кормиться,
Клевать золотое пшено…
Дождя, как книги, слышен шелест
В садовой вымокшей тиши
Сырой землей затянет щели,
Сухие трещины души.
Такие явятся травинки
И удивят здоровьем сад,
В лице которых ни кровинки
Не видно было час назад.
Что в угол загнано жарою
Кому под солнцем жизни нет,
Что крылось грязною корою,
Умылось и идет на свет
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу