Александр Цветнов - Тихие выселки

Кошкина ушла. Маша продолжала сидеть. Вдали влажно синел в розовой дымке Уроченский лес. За какой-то час он, как и все вокруг, переменился. На дворе мычала корова, ей чем-то не угодили. Дед Макар на кого-то крикнул:

— Шибче шевелись!

И опять тихо.

Среди дня солнце пригревало так, что снег начинал потеть. В ложбинах и выемках, если прислушаться, то явственно молено было разобрать тихонькое «бульк-бульк» — то под снегом завозился, заговорил слабенький ручеек. Вода ледяная, а поди же вот! — снегу жарко, потеет, капает с него в ручеек, а тот от тех капель полноводней становится и пробирается дальше, докатился до оврага, вырвался на волю — и зазвенел. На дне ручейка маленькими зелеными язычками трепещут травинки. Вода моет, полоскает их, начищает до блеска, ни одной илинки не оставит.

Вот-вот начнется большая вода. На Тихоновом болоте не взять сейчас нарезанный за зиму торф — значит, оставить его там на все лето и осень. И торопятся. На болоте трактора и грузовики начинают гудеть с самого синего рассвета. Утрами стоят ядреные морозы, а среди дня в низинах из-под колес искристыми фонтанами вырывается вода, перемешанная с бурым снегом, но наст твердый, и только в мелких овражках его раскровянили, гусеницами искрошили до самой мерзлой земли.

Днями к ферме тянутся редкие возы с сеном и соломой. Никандров считал, прикидывал так и эдак, косил потемневшие глаза на Грошева:

— Будет затяжная весна — пропадем: не хватит кормов. Сметали стога за тридевять земель.

Грошев махал пустым рукавом.

— Я что, наперед знал, что коров из Кузьминского пригонят? Считай да все учитывай, а так любого обвинить можно.

Никандров лошадь под седло, поскакал в Кузьминское к Низовцеву, а того телеграммой вызвал Калязин насчет новой Малиновки. Никандров самочинно не отважился снять с торфа несколько грузовиков на подвозку сена и соломы.

На конюшне стояли лошади, что давно по хомуту скучали, были и розвальни, их год назад по горячности Низовцев закупил с избытком. Никандров к Алтынову: мол, надо на подвозку молодых животноводов мобилизовать, «приступом взять крепость».

Последние слова Алтынову понравились.

— Штурмом, говоришь, взять? Зови сюда Князева, вечерком соберем открытое комсомольское собрание.

Алтынов потому за мысль Никандрова ухватился, что самому было жалко, как он говорил, «срывать грузовики с вывозки торфа». Он, по решению парткома, координировал на болоте действия колхозных шоферов и трактористов с шоферами и трактористами «Сельхозтехники» и машинно-мелиоративной станции.

В дом животноводов сошлись после обеденной раздачи кормов.

Князев дал слово Никандрову. Тот с обычной категоричностью доложил, сколько сена и соломы надо завезти и сколько раз надо съездить в поле каждой доярке. Алтынов поправил его, что дело это, конечно, добровольное, хотя если комсомольцы решат, то решение обязательно для каждой комсомолки. Ну, а беспартийные сами сообразят, как совесть им подскажет, так они и поступят. В годы войны не только солдаты штурмовали позиции врага, труженики тыла почти полуголодные сутками работали, лишь бы хлеб с поля убрать, накормить им солдат, рабочих и себя с детьми.

— Об этом лучше меня расскажет Анна Антиповна Кошкина. Я же призываю, товарищи, завтра — все на вывозку кормов!

Машу очень интересовало, как будет выступать Анна Кошкина, по-прежнему ли станет свои заслуги перед людьми выпячивать или кроме себя кого-то вспомнит.

— Мы, девоньки, в войну-то устали не знали, как бы железными были, — сказала Анна, — на ферме никакой механизации — ни автопоилок, ни электродойки, все руками, все руками; на ферме намаешься, впору отдохнуть, глянем: завтра коровенок кормить нечем, горюшко, за кормецом надо в полюшко ехать. Ехали, ни с чем не считались, ехали я, мать Мани Антоновой, Таиса Семина…

— Все вытерпели, — подсказала Любка-Птичка.

— Ты, Любочка, себя не причисляй, — оговорила ее Анна, — тогда на ферме не работала: мала была, а бабы постарше помнят, так что говорить? Коли надо, так надо. Я, конечно, беспартейная, но пишите меня в возчицы.

Маша тоже записалась в возчицы. Трофима Кошкина тут же отрядили розвальни и сбрую подготовить к утру, чтобы никаких задержек не было.

Били яркие лучи, припекало так, что люди отодвигались от окон. Может быть, потому что идет весна, доярки и скотники были возбуждены, шумно обсуждали предстоящий выезд. Маша готова была хоть сейчас ехать.