Максимилиан Кравков - Утро большого дня

— В самую пору!

В кухне было натоплено, пахло печеным и жареным. Полная женщина отошла от печи, разрумянилась, улыбалась. Кукушкин представил:

— Жена моя, Катя!

Катя отерла белую руку о фартук, подала ее и смутилась.

— Не взыщите за беспорядок!

Звягин взглянул. Она и степенная и по-бабьи лукавая, у нее с поволокой красивые глаза.

— Хороша! — решил он и порадовался за Кукушкина.

Горница показалась ему такой же приветливой, как хозяева. Зернистая броня льда затянула окна. А солнце рассыпало в стеклах огни, как блестки в хвостах павлинов.

— Маленечко посидите, — сказал Кукушкин, — а я сейчас.

Звягин сел и ноги его заныли в истоме отдыха.

Почетное место в комнате занимала кровать. Пышная, как поднявшийся пирог, она вздувалась к потолку белоснежными глыбами подушек. Двое детей сидели на коврике. Пятилетняя девочка потаращила на чужого большие глаза и опять стала слушать. Мальчик постарше лежал перед ней на животе и, болтая ногами, обутыми в валенки, рассказывал тихо, делая таинственное лицо.

— Был черный-пречерный город! И стоял на улице черный-пречерный дом!

Девочка вздрогнула и уселась удобней, подобравши ноги.

— Входит он в этот дом и видит, — мальчик сделал паузу и перестал болтать ногами, — черную-пречерную комнату... А в комнате стол. А на столе-то черный-пречерный гроб!!

Девочка открыла пухлый рот и совсем замерла.

— А в гробе, — мальчик приподнялся и вытянул палец, — черный-пречерный... клоп!

— Ха-ха-ха! — захохотал он и подбросил валенок к потолку.

Девочка поняла, она заблестела глазами, и, тряхнув головой, тоже залилась смехом. Не удержался и Звягин.

— Вот это люблю! — сказал Кукушкин, входя с патефоном, — все смеются!

Звягин порылся в пластинках.

— Как много из опер! — воскликнул он.

— Мала беда! Прошлой зимой в Москве побывал, в театре послушал. С тех пор покупаю. А патефон — премия!

Это он сказал важно.

Играл патефон, зайчики солнца пылали по белым стенам и Звягина охватила давно позабытая безмятежность. В этой светлой квартирке дышалось удивительно легко.

Обстановка была разнообразна, но говорила о шагнувшем вперед быте. В этом сдвиге и старые вещи теряли свою заскорузлость.

Длинный сундук, блестевший жестью, прикрылся цветной скатеркой и был у места. Столик хозяйки с дребеденью коробочек и флаконов, с зеркалом, охваченным шитым полотенцем, с каменной собакой, и он не портил дела.

На стене красовался широкий плакат — шесть условий товарища Сталина [2] В речи 23 июня 1931 г. «Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства» товарищ Сталин указал шесть условий, осуществление которых решает задачу руководства по-новому. Все отрасли социалистического хозяйства нашли в этих шести условиях победы принципиальные основы для перестройки своей работы и правильной, подлинно социалистической организации труда и производства. . Была и полочка, туго набитая книгами. На почетной середине стояли томики сочинения Ленина, а рядом и «Мир приключений», и «Курс горного искусства», и Пушкин, и «Таинственный кавалер», растрепанный и не имевший автора.

— Хорошо у тебя, Макар Иваныч! — сказал Звягин, незаметно переходя на ты.

— А чего нам не жить! — усмехнулся Кукушкин. — Получаем изрядно, парторганизация ценит, от рабочих почет. Жаловаться не могу. Входи, Ксенофонт! — крикнул он в дверь.

В черной сатиновой рубахе без пояса, в колоссальных пимах появился Кудреватых. С порога он начал застенчиво улыбаться, а вступил в комнату с осторожностью. Словно боялся как бы под ним не провалился пол. Так же деликатно он только скрыл Звягинскую руку в своей ладони, но не пожал, потому что меры для силы своей не чувствовал.

— С германской ыы вместе, — серьезно сказал Кукушкин, — в Силезии плен отбывали!

В дверь заглянула розоволицая хозяйка, поманила его, засмеялась и спряталась.

— Не дадут говорить! — сокрушился Макар, вставая.

— С ночи в забой? — спросил Звягин.

— Я с утра, а Макар с ночи. Приходите смотреть!

— По-новому?

— Надо же штольню спасать! Кое-что и по-новому! Технику подсобрали, электрическую сверловку введем. А работу совсем по-другому поставим...

Кудреватых ссыпал табак в цыгарку, а остатки в расшитый кисет.

— Приходите. Нам самим интересно. Целый месяц готовились!

Он выпустил облачко дыма и засмеялся.

— Да и правда, Лаврентьич, не по нраву старинка! Простору в ней нет. Врубишься в уголь, только начнешь расходиться и — стоп! Крепи! Отгребай его в печи. А то и пути настилай. Какое же это искусство? Летаешь от кайлы к лопате, от лопаты к топору. Нет, уж если ты швец да жнец, да в дуду игрец, — толку не жди! А надо работать, как плыть по воде! Без зацепки! Ругают нас за такие мысли — ишь, синицы какие, море зажечь хотят! Но имеем поддержку в парткоме...