Максимилиан Кравков - Утро большого дня

Вспоминать о Марине было всего больней. Пережитое жгло обидой. Он ходил и курил, садился и вскакивал и все разговаривал сам с собой, топорща пальцы.

— А все-таки, я не стал смешным. Не сказал ей ни слова!

А сам был уверен.

— Знает! Отвергла...

— Почему? — искрение удивлялся он, — раньше иначе на меня смотрела. Изменился я, что ли? Испортился, стал другим?

Не мог допустить, чтобы так, без причины, отвергли его, Кунцова!

Вспоминался Звягин с его сумасшедшей удачей, с проклятой печью, губившей все.

— Вот что мне надо, — хитро придумывал Кунцов, — затмить! Еще ярче устроить! Удивить, как тогда, когда потеряли пласт...

Но поморщился от такой ребяческой выдумки, вспомнил о водке, стоявшей в шкафу, выпил сразу и много, надеясь отвлечься и заснуть.

Алкоголь не принес спокойствия. Еще более обострил мучения, а сверлящие мысли сделал тоньше и проницательней.

Теперь уже Марина становилась неглавным.

— Удивить, как тогда? — язвил он себе. — Да нечем, нечем! Ты выдохся, командир производства! Оттого-то другие и обогнали тебя...

Поникал головой и пьяно жаловался.

— Я хмурый, а они веселые. Потому что могут, потому что имеют силу... Нет, не так! Они веселы и хохочут, а от этого у них сила, от этого они все могут. А я как сломанный...

Вскакивал гневно и остро щурился на свечу.

— Подождите, сорветесь еще на первом штреке! Нельзя бесконечно втирать очки! Нельзя издеваться над здравым смыслом. Вы распишетесь и в квершлаге!

Издали заревел шахтный гудок, словно долго, басисто тянул:

— Нет! Нет!

— А если правы они? — Кунцов вскочил, расстегивая душивший ворот, — кто я буду тогда? Нуль и неубранный труп!

В голове его все спуталось. Неприятные ему люди показались врагами штольни. Несчастье собственного отставания представилось результатом хитрого подвоха. И все это нарастало с каждыми сутками. Сжималось железным кольцом и неотвратимо вело к катастрофе...

Кунцов метался в тисках и не видел выхода. А он был простой до смешного — пойти и все рассказать! Но такое признание казалось ему чудовищной казнью над самим собою. Он же хотел вырваться из кольца прежним Кунцовым и выхода отыскать не мог!

— Неправдоподобно! — кричал он и бил себя в волосатую грудь, — труп и такое здоровое мясо! Бороться буду! Вот что мне нужно!

— А с кем? — продолжал он, трезвея, и осматривал комнату, — с Фроловым? С Вильсоном? Почему не с Кукушкиным, не с шахтером, который завтра придет и заявит:

— Я придумал!

— И сделает, на разгром и насмарку всяческих норм. И технических, и моих, житейских... А Звягину я припомню!

Часы показали далеко за полночь и у Кунцова в запасе осталось одно — страшный секрет четвертой лавы.

— Я сделал все, — убито сказал он себе, — все, чтобы не допустить. Меня опрокинули и по мне прошли — твори, господи, волю свою!

Утром, придя на работу, он вызвал Звягина.

— Извините меня, — сухо сказал он, не подавая руки, и опустил глаза, — третьего дня я погорячился!

Звягин почувствовал себя неловко и не знал, что ответить.

— Вот и ладно! — похвалил председатель шахткома, бывший в кабинете.

— Теперь так, товарищ Звягин, — начал Кунцов, попрежнему не поднимая глаз, — я отдал приказание посадить четвертую лаву. Я, как и раньше, считаю ее опасной. При посадке должен быть технический надзор!

Звягин вспыхнул до самых ушей: — не за труса ли он его считает?

— Разрешите присутствовать мне?

— За этим я вас и позвал. Подождите минутку! — и вышел из кабинета.

Наступило молчание. Звягин сидел и глядел в окно, а председатель просматривал новые газеты.

— Читай, — повернулся он к Звягину, — с шести тысяч метров, затяжным прыжком! Есть же такие герои!

Дверь заскрипела и в нее просунулась голова Кукушкина. Он огляделся, весело подмигнул председателю и, мягко ступая, вошел в кабинет. Непокрытые волосы его стояли торчком, шахтерка была нараспашку, а под ней красовался оранжевый джемпер. Кукушкину было лет тридцать пять и зубы его блестели от вечной улыбки.

Узнавши Звягина, он расплылся еще шире и протянул ему крепкую, негнущуюся ладонь.

Следом за ним осторожно вошел другой, мрачный, огромного роста. Густо сказал:

— Здравствуйте всем! — постоял, не зная, куда себя девать, и прислонился к печке.

Председатель щелкнул по газете пальцем и сказал:

— Ответь мне, Кукушкин, что есть герой?

— Герой? — затруднился Кукушкин, — да-а!

И прихлопнул ладонью торчок беспокойных волос.