Александр Кротов - Каменные часы

Шипели и звучно потрескивали березовые поленья в костре. Над желто-красными языками пламени плясали раскаленные бусинки искр. И когда огонь слабел, то пропадал сразу в космах дыма, столбом уходившего вверх.

Люба, обняв детей, сидела на скамеечке у подветренной стороны и слушала Дягилева, который управлялся с костром и вспоминал о том, что не однажды рассказывала ему мать. И это томило сейчас и саднило его память, заставляя каменеть добродушное лицо, изменяя до неузнаваемости.

Дягилев видел перед собой горящий полустанок, разбитые и искореженные взрывами вагоны, мечущихся, потерявших голову людей, слышал их страшные, нечеловеческие голоса, крики и вопли, вой пикирующих самолетов и чувствовал физическую боль умирающих, смертельно раненных, их страх, ненависть к убийцам и отчаянье застигнутых врасплох, безоружных и не способных поэтому сражаться.

Но больше, чем живых, было мертвых.

И мертвых не мог укрыть огонь и дым.

И защитить одна зенитная батарея.

Горела огромная, воистину необозримая хлебная нива в начинавшейся за полустанком степи. И в пылающей пшенице погибали люди, взрастившие ее. Черный дым растекался до самого горизонта, закрывая сиявшее ослепительной голубизной небо.

Когда самолеты ушли, живых продолжала убивать смерть близких и родных. Она была страшней и оглушительней самых мощных снарядов и бомб. Лишались рассудка матери, баюкая мертвых младенцев. Останавливалась в жилах кровь, если взгляд еще не замутился от такой сильной боли, что смотреть становилось не страшно, тогда у человека перегорали нервы и он мог уже вынести все. Запомнить обезглавленных и разрубленных свинцом людей и то выражение на их лицах, что преследует вечно и взывает к отмщению и не дает ничего забыть.

Нельзя было шагнуть, чтобы не ступить в человеческую кровь.

И никто не умел ходить по воздуху.

Дягилев видел, как молодая женщина очнулась от беспамятства у края дымящейся воронки, застонала и открыла глаза, запорошенные землей. Она не помнила, что произошло с ней в начале бомбежки. Вагон, в котором она ехала, встал на дыбы, ее голову втиснуло в стенку, и женщина уже не могла почувствовать взрыв у самого железнодорожного полотна, когда ударная волна подбросила вагон, разломила его и швырнула обломки с людьми под откос.

Она еще не знала, что ей повезло и случай спас ее жизнь и будущего ребенка. Он теперь шевельнулся и заставил прийти в себя. Она заплакала от муки и слабости. Слезы омыли и очистили глаза.

Мимо проскакал на вороном запаленном коне босоногий белоголовый мальчишка в красной сатиновой рубахе, вздувшейся пузырем на спине. Она проводила его долгим взглядом и запомнила навсегда, как он парил с конем в тяжелом галопе над горевшей землей, пока не скрылся за разрушенным зданием полустанка.

Потом она встала и побрела к дороге, перепаханной бомбами и устланной телами мертвых. Там уже началось движение. Дорога ожила первой, шевелилась, как единое существо, напрягаясь, тащила себя вперед, втягиваясь в горящие хлеба, словно стремилась догнать огонь.

И она пошла по обочине этой страшной дороги.

Ее догнала простоволосая женщина в васильковом шелковом платье с неровно оторванным рукавом. У нее были жуткие погасшие глаза и необычайной белизны полная голая рука с багровыми ссадинами у предплечья, рука, плетью висевшая вдоль тела.

Молча они шли вместе к горизонту, который все дальше и дальше отступал, открывая на пути новые и новые смертные и горькие приметы, лихорадочные сборы людей, непрестанно вливавшихся в дорогу.

Одна дорога всех уводила от гитлеровцев.

Только на четвертый день они увидели своих солдат.

Их было человек тридцать молоденьких ребят (с винтовками и противогазовыми сумками), стоявших в строю против домика сельсовета в деревне. Со ступенек крыльца сбежал, стуча новенькими хромовыми сапогами, тоненький офицер, властно подал команду, и солдаты бросились бегом выполнять приказание. Занимать оборону.

В этой деревне их посадили на полуторку, едва сдвинувшуюся с места от тяжести набившихся в кузов женщин и детей, и тогда спутница Дягилевой уснула и во сне страшно кричала, а проснувшись в городе, у вокзала, опять не проронила ни слова, молчала и в вагоне, куда им помог сесть матерившийся на чем свет стоит пожилой шофер их полуторки.

Через три недели они добрались до города, где жили родители Дягилевой, и за это время научились жить без денег, документов и необходимых вещей, отвыкли от той жизни, в которой они были людьми и осознавали себя женщинами.