Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

И мысль о несчастье отца перевернула всю душу. Я уже не помню, как удержалась на волноломе, чтобы не упасть в море — ведь я уже на волоске была, в воздухе висела...

«Нет, — решила я, — помереть всегда не поздно. Может, еще не все потеряно и в моей жизни. Если буду стремиться к лучшему, — чего-нибудь и добьюсь».

Не буду вспоминать, как сели на пароход, как добрались до места. На рыбокомбинате устроили нас в общежитие, дали три дня на отдых, потом распределили на работу.

Первое время наши цыгане работали дружно — кто на лове горбуши, кто на погрузке, а мы, женщины, на разделке рыбы.

Но вскоре многие разбрелись, стали, как бывало, гадать, а когда завелись легкие деньги, то мужчины решили, что жены их и так прокормят.

— Что же ты, Иван, ходишь ручки в брючки? — как-то спросила я Жило.

Он топнул каблуками начищенных до блеска сапог, лихо сдвинул на затылок кепочку:

— Да мы ж цыгане, Ритка, мы ж люди темные, любим гроши, харчи хороши, верхнюю одёжу, да чтоб рано не будили!

— Худо кончишь, парень! — сказала проходившая мимо девушка-рыбачка, в резиновых сапогах и брезентовой куртке.

— Как начали, так и кончим! — огрызнулся Иван, провожая ее взглядом воровских глаз. Потом, схватив меня за руку, стиснул больно. — Пора, Ритка, свадьбу играть.

— А я тебе, Иван, ничего не обещала, — сказала я как можно спокойнее.

А он снова за свое:

— Надо спешить, ведь скоро уезжать будем!

— Как это уезжать? — испугалась я. — Еще срок вербовки не вышел.

— Срок — не зарок, можно и порушить!

— Нет, ты правду говори, Иван!

— Первым же пароходом уедем. Не нравится нам тут. Не цыганское это дело — с горбушей возиться. Хотим на Днестр пробиться, до родины.

— А как же закон? По закону мы обязаны полный сезон отработать...

— А закон, что дышло...

— Мне, например, перед подружками стыдно будет...

Он криво усмехнулся, перебросил из одного уголка рта в другой папироску:

— Так мы ж, Ритка, цыгане...

Слова Ивана очень меня встревожили. После работы сразу побежала к тете Шуре, стала ее пытать, — верно ли, что наши задумали с первым же пароходом податься с промыслов на материк.

Сперва тетя Шура промолчала. Потом призналась, что верно Иван говорил.

Сама уж не знаю, как получилось, — скорей всего под влиянием тети Шуры, — и я работу бросила, из бригады ушла.

Опять целыми днями слонялась по берегу, ловила девчат, гадала им и на картах и просто по ручке.

Тот день, что решил мою судьбу, помню, выдался тихий, ясный. Давно такого дня не было. Море лежало спокойное, гладкое, золотое. Ни одной чайки над ним не было, все куда-то попрятались.

Прогудел на рыбозаводе гудок. Девушки после обеда сидели на берегу, пели песни, шутили с молодыми рыбаками. Подошла и я к девчатам.

— Зря, Ритка, из бригады сбежала! — говорит мне Ира Копелева, с которой мы прежде стояли в паре на плоту. — Пока не поздно, одумайся...

А я молчу, делаю вид, что не слышу Иркиных слов, иду себе дальше.

И вот приглянулась мне одна новенькая. Звали ее Леной. Сидит себе в сторонке, с журналом в руках. С лица просто красавица. Волосы как лен, глаза большие, синие. И комсомольский значок на груди. Я сразу подумала, что эта не захочет, чтобы я ей погадала, но по привычке начала к ней приставать.

— Ведь ты, милая, все врешь, — с усмешкой говорит она. — Разве можно, не зная человека, рассказать о нем, да еще будущее ему предсказать? Чепуха все это.

— Спроси, красавица, подружек, — они скажут тебе, как я гадаю.

Ленка смеется: — Что было, что есть, что будет! — И, посмотрев на меня, спрашивает: — Сколько тебе лет, Ритка?

— Восемнадцать.

— Грамотна?

— Нет.

— Вот видишь, вся жизнь твоя впереди, а ты свою молодость губишь. Из цеха, говорят, сбежала, не захотела работать, ходишь-бродишь, наводишь тень на ясный день.

Я сажусь с ней рядом и как ни в чем не бывало сую ей в руки колоду карт и прошу, чтобы сняла верхние.

— Ну и пристала, как банный лист! — говорит Ленка и шутя снимает карту.

Я посмотрела ей в глаза, разметала колоду и привычно заговорила: про дальнюю дорогу, про казенный дом, про бубнового короля, который ждет не дождется ее, — и все в этом роде...

Вдруг девушка встает, путает карты: «Все ерунда, Ритка! Хочешь, я тебе сама свою жизнь расскажу? »

И стала при девушках рассказывать, как в войну потеряла родных, как ее на полустанке подобрала беженка и полгода не отпускала от себя. После — детдом. Школа. А после восьмилетки — рыбопромышленный техникум.