Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Видишь ли, Борис, нам хватки твоей недостает.

— И только? — весело воскликнул художник. — Взаймы дам для такого дела.

— Спасибо, уж как-нибудь обойдемся.

Белунка решал все вопросы быстро, походя, говорил, что не стоит долго думать, потому что лишь лентяи и философы считают жизнь сложной, а она проще простого: закрой глаза и иди — куда-нибудь выведет. Годится ли такой взгляд для всех — можно усомниться, но Белунка он подводил редко: не бывало ситуации, в которой бы он чувствовал себя неловко. Способный, но несколько неосмотрительный, художник свой трудовой стаж приобрел урывками — долго на одном месте не мог работать, в театре он тоже не собирался век вековать. Знал: когда-либо, уйдет. Уйдет просто так, без видимого повода, если не считать причиной его непоседливый характер, вечно рвущийся куда-то к новым впечатлениям.

Белунка чем-то напоминал подводу: чем меньше загружена, тем громче тарахтит. Кто мало его знал, принимал за пустомелю. Он всегда был немного влюбленным во всех женщин, щедро наделяя их комплиментами, а по праздникам угощал шоколадом и одаривал самыми лестными шуточными словами: «Вы самая милая женщина, если не примете угощения, умру на месте». Женщины смеялись над этими словами, но им эти шутки были по душе. Сам Белунка охотно признавался, что ему все женщины нравятся, как, впрочем, и он женщинам.

— А что мне делать, если все женщины такие прелестные?

— Жениться, — отвечали ему.

Однако его широкая натура была против того, чтобы отдавать свои чувства одной женщине. Да и годы его не торопили. С Ольгой Лукиничной он тоже пробовал заигрывать, правда в разговоре с нею был более уважительным и сдержанным.

— Ольга Лукинична, дорогая, это только для вас, — говорил, оказывая ей какую-либо мелкую услугу.

Она тут же допытывалась:

— Интересно, что подразумевается в этом «только для вас»?

— Вы — единственная.

— Плюс?

— Вы плюс вы, плюс… Сможете дождаться, пока кончатся все мои «плюсы»? Вот видите, а я ради вас готов считать хоть тысячу лет…

— Устанете…

— С вами?

— Именно так.

Белунка балагурил, хотя перед ним стояла королева, которой мог бы целовать руки и говорить не пустые слова, а присягать на верность… Правда, этот разговор состоялся, когда эта красивая и гордая женщина только-только появилась в труппе и на определенное время стала центром всеобщего внимания как мужчин, так и женщин. Все тайком сравнивали себя с нею, подтягивались, чтобы не выглядеть слишком ординарными. Тогда же и Белунка часто становился перед зеркалом, чтобы посмотреть на себя и спросить — кто ты есть, парень? И ставил себе низкую оценку, потому что такую же, вероятно, поставила ему и эта красивая женщина — не принимала его всерьез.

— Ольга Лукинична, вы когда-нибудь любили? — спрашивал ее.

— Можете в это поверить?

— А вы?

— Ей-ей, нет.

— Почему?

Белунка колебался, но все же шел на откровенность:

— Есть вещи, к которым страшно прикоснуться.

— Но я ведь не вещь.

— Значит, вас можно взять за руку?

— Попробуйте.

— Действительно, ничего страшного. А я опасался: думал, встряхнет как электротоком. Нет, это вам не идет.

— Почему же? Я такая же простая, как все, как вы, например. Простите, что назвала вас «простым». Вы действительно такой.

— Спасибо, Оля… — И, увидев в ее взгляде недобрые огоньки, умышленно повторил: — Оля, Олюся. Вы можете опуститься до такого уровня?

— Хотите сразу очень многого.

— Только человеческий минимум.

Она оперлась локтями на стол и долго смотрела, не моргая, не выдавая ни единой черточкой лица своих переживаний. Просто смотрела. Казалось, что ее нисколько не интересует предмет, на который смотрит. Был бы перед нею стол, стул или еще что-либо — все равно. Белунка смутился под ее взглядом и принялся торопливо закуривать.

— Угостите и меня.

— Извините, растерялся от вашего взгляда.

Ольга улыбнулась:

— А я на вас и не смотрела.

— Именно поэтому… А скажите, Ольга Лукинична, вы когда-нибудь меня видите?

— Зачем это вам знать?

— Объяснить? — попытался он перейти на свой обычный шутливый тон.

— Не надо.

Этим она обезоружила Белунка, приготовившегося произнести длинный монолог новоявленного Ромео.

Однако со временем все улеглось — жизнь мимоходом расставила все по своим местам. Ольга Лукинична вросла в коллектив, стала своим человеком, и каждый установил с нею соответствующие отношения. Когда же обнаружилось, что к Литваку она особенно расположена, коллектив невольно встал на защиту их отношений. Белунка по этому поводу высказался раньше всех: