— Если бы черт семь пар железных сапог истоптал, то и тогда бы не нашел более подходящую пару.
Он был также единственным в театре, кто каким-то образом заслужил право быть посвященным в тайну взаимоотношений этих двух людей и мог даже в какой-то мере влиять на них своей простодушностью. Пользуясь этим, он — без всякого риска получить в ответ пренебрежительную гримасу Ольги Лукиничны — говорил ей:
— Жди, пока не облысеет — уже темя заметно просвечивает…
— Боря, ты не понимаешь женщин…
— На кой черт тебе эта красота! Без нее выскочила бы за первого встречного и была бы счастлива. Вот Леся, не хуже тебя, а…
— Королева должна сидеть на троне, пусть даже отвергнутая.
— Ну и сиди, пока не загнешься от голода…
Возвращаясь на сцену, Ольга Лукинична заговорила с Литваком:
— Только что у театра видела тебя с мальчиком… Милый карапуз!
— Ты очень любишь детей? — спросил многозначительно.
— Кто их не любит?
— Хороших!
— Дети все хорошие.
— Молодые женщины — тоже, — попытался сострить Литвак.
Ольга Лукинична ответила неопределенной улыбкой на такую мальчишескую выходку Литвака.
Антон Петрович в перерыве беседовал со старым Рущаком, присматривавшимся ко всему так придирчиво, будто всему хотел найти обоснование. Долго не мог вникнуть в смысл самой пьесы и с достойной удивления настойчивостью ломал голову над каждой картиной. Порою он даже надоедал Антону Петровичу, высказывая те или иные свои соображения. Бывало, что и ночью звонил ему домой.
— Послушайте, Антон Петрович, а что, если бы?.. Вы меня извините, но, по-моему, так было бы весомее…
Идею пьесы Рущак выверял своей собственной биографией, и символический путь человечества представлялся ему совсем не таким. Зато сегодня, пересилив себя, он согласился:
— Вы возражаете резонно. Действительно, можно дойти до абсурда, если проверять историю личным опытом.
Соглашался и с тем, что его личное мнение — это не эталон, тем более, простите, не закон для искусства, хотя…
— Хотя что означает «мое личное»? Частица общего. Мое. Я в великом Мы. Вот видите, — продолжал утверждать свою мысль, при этом жестикулировал, как бы утрамбовывая ее ладонями обеих рук, будто месил тесто. Он это делал забавно: пришлепывал что-то перед собою, потом старательно приглаживал. — Где-то там и моя судьба блуждает по этим страшным широтам и подбирается ко мне. Вот сюда, вот сюда, — широким жестом очерчивал вокруг себя пространство. — Вы это имели в виду, да? Какой это длинный путь!.. Если бы я вам рассказал…
— Как-нибудь зайду к вам, поговорим, — пообещал Антон Петрович, чтобы тот отвязался. — А сейчас, видимо, пора…
— Да, да, был звонок… — заторопился Рущак. — Все это очень сложно. История… Она у каждого своя. Маленькая. И большая!
Он увлек за собою Антона Петровича, взяв его под локоть, словно боялся, что тот вырвется и убежит от него.
— Я порою не сплю, продумываю все. Сколько разных чудес в человеческой жизни!.. Вы, вероятно, спите, как младенец. В ваши годы, знаете, и мне спалось спокойно, потому что знал, что у меня в запасе есть время…
— Извините, Гавриил Степанович, — прервал его режиссер уже со сцены и хлопнул в ладоши, давая сигнал к продолжению репетиции.
Пусть действие пьесы топталось еще на дорогах далекого прошлого, но она уже имела логическое завершение. Окончится на подступах к Новой эре или, может, раньше, но ее завершение — вот эти неотложные, трогательные, волнующие хлопоты, врывающиеся постоянно в эпизоды драмы из жизни актеров, как бы увенчивая долгий исторический путь. Заключительный акт действия — сегодняшний день, с ясным солнечным небом, с бездонным небом.
Рущак остановился возле первого ряда, не выпуская руки Антона Петровича, потому что хотел сказать ему что-то очень важное:
— Представляете, что было бы, если бы было можно поставить здесь каждого из всех миллиардов живущих на земле людей. Всех безымянных, таких, как мы с вами… И спросить бы их: как жизнь прожил, что оставляешь на земле? Именно — что о с т а в л я е ш ь? Думал ли ты, что на твое место рано или поздно придут другие, которые поинтересуются: ну-ка, давай посмотрим на твою жизнь… Представляете?..
Сцена затемнена. Ощущение какой-то предгрозовой тишины и настороженности. Время от времени раздается крик филина, нагнетая тревогу. Вскоре, крадучись, появляются Э м м а н у и л со своим П о м о щ н и к о м.
Читать дальше