Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

В неладах со своей искалеченной судьбой, он нашел наконец выход именно в том, чтобы разобраться в замыслах дядька Ивана. Кроме прочего, он искал в них самого дядька Ивана.

«Жизнь дается каждому одна. Ее не повторить».

Кажется, именно это. Именно — извлечь урок из прошлого, не допустить повторения ошибок, потому что прошедшего не вернуть, но и не вычеркнуть его из своей жизни. Нужно строить Завтра.

Он не смог увидеть четкой черты, разделяющей войну и мир, и отделить того человека от э т о г о. Неужто вся борьба т е х сводилась к тому, чтобы только выжить и дотянуться до собственного семейного благополучия, до комфорта? Но ведь если эту идею вложить в фабулу пьесы, рождавшейся в замыслах дядька Ивана, то получится, будто все предшествующие столетия человечество пробивалось только к обывательскому благополучию, именуемому обывательским счастьем. Однако же нет! Как раз вовсе не это! Что-то несравненно высшее утверждал тот удивительный человек в своих размышлениях, в своей неустроенной жизни. Иное жизненное кредо! Кем был бы сегодня дядька Иван и что бы он делал? Загорал бы на пляже? Забавлялся бы с внуками?.. Нет! Нет! Этим он не ограничился бы…

Именно осознание этого и помогло Антону Петровичу как-то отойти от личного и окунуться в новую жизнь. Он работал корреспондентом газеты, играл в самодеятельном театре, писал стихи (только о н е й) и был в рядах народных дружинников, возглавляемых Сидоряком, который водил их в лес на поиски банды, окопавшейся там. Со звериной ловкостью в паническом страхе прятались бандиты от дружинников и наглели в своей бессильной злобе. Курц… зло и разрушение. Опять Антон столкнулся с этим… Но теперь в более сложной форме, потому что все происходило среди своих, так сказать, в домашних условиях…

И в эту тревожную послевоенную осень незаметно начал раскрываться Антону иной, неведомый ему сосед. По годам он был не очень на много старше — на какой-то десяток лет, но в глазах юноши он невольно становился большим, зрелым человеком. Сидоряк еще до войны тайно пробрался через границу в Советский Союз, а вернулся в горы партизаном. Это было все, что знал о нем Антон. А теперь тот удивил его неожиданным характером, талантом. Антон даже подумал — талантом человека: какие-то отдельные достоинства выделить в нем было трудно, слово «талант» совсем не подходило к определению степени его своеобразной одаренности. Оно относилось именно ко всему понятию «Человек». Талант быть человеком.

Как-то довелось разговориться с Сидоряком у чабанского костра.

— У вас железная воля, — проговорил восторженно Антон.

— Эгоизм! — возразил Сидоряк. — Не мог я пустить в свою жизнь какое-то чучело, человеческую дрянь!.. Не мог я этого допустить. Стало быть, я ужасный себялюбец.

Эта языковая манера была для Антона настолько знакомой, что он невольно сказал:

— Дядька Иван… — и смущенно запнулся.

— Ну, ну, ты не бойся, — не понял его Сидоряк, думая, что неловкость исходит оттого, что слишком просто молодой собеседник обратился к нему. — Мы давние соседи.

— Мне иное соседство вспомнилось.

— Соседство душ, — угадал его мысль Сидоряк и тут же прокомментировал: — Соседство не в том, что живешь через стенку или межа в межу. Надо, чтобы душа в душу. На одной человеческой волне…

Борьба… неудачи… взлеты… падения… вечное движение… Чья это биография? Сидоряка или дядька Ивана?

«Если говорить правду, мы рождены и взращены борьбой: почти из колыбели погнал нас царь на японскую войну, далее — революция девятьсот пятого, первая мировая, гражданская, а затем Барселона, Великая Отечественная, Треблинка… Дахау…»

Дядька Иван… Который из них?

…Борьба за то, чтобы победить, в конце концов, чтобы состояться как человек… А потом — война. Несколько смертей на одну-единственную человеческую жизнь. Жизнь партизана. И вот теперь, когда установился мир, он снова — под прицелом бандитских автоматов…

И как-то мимоходом, когда Антон Петрович и не задумывался над завершением пьесы, в голове наметилась сюжетная связь: от подвига дядька Ивана и далее — к Сидоряку. Неожиданно возник стержень продолжения образа, а потом и вся идея, общая: движения от поколения к поколению.

В тот день к вечеру внезапно пошел густой снег, и черная лесная дорога превратилась в белую, словно известкой посыпанную ленту, бегущую меж темных стволов деревьев. Первый снежок… Какая-то радостная, чуть ли не детская возбужденность охватила дружинников от этого праздничного наряда природы. Они продвигались по той же дороге, которой когда-то Антон с Василинкой шли к тетке Марье, в то Черное село, засидевшееся до наших дней в почти первобытной неприкосновенности. У Антона посветлело на душе, будто не природа, а он нарядился в белую рубаху, ощутил запах свежести, обрел душевное спокойствие. Словно эти блуждания по лесам — чисто туристская прогулка.