Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Все эти годы я жила тобой.

В этот же миг отступило в сторону все случайное, лишнее, что было искусственной помехой, и в тесную корректорскую вошло не изуродованное войной свидание влюбленных…

Не прячась от людей, они пошли по центральной улице, купили билеты в кинотеатр, но в последнюю минуту передумали — она вдруг предложила:

— Оставим себе на память эти билеты.

— Восемнадцатое августа, восемнадцатый ряд, седьмое и восьмое места.

— Ты знаешь, где это?

— Я редко бываю в кино.

— Когда-нибудь специально купим эти же места.

В ресторане сели за стол, стоявший напротив входных дверей — на самом видном месте, вели себя легкомысленно, как подростки. Она часто курила, кашляла и говорила:

— Сегодня не перечь мне ни в чем. Я тебя очень прошу.

К столику подошла молоденькая пара, и юноша спросил, указывая на свободные стулья:

— Эти места не заняты?

Антон успел сказать:

— Пожалуйста, садитесь…

Но Василинка решительно придвинула к себе стул, возразила:

— Нет, нет, мы заказали стол. К нам должны подойти.

Молодая пара в некотором недоумении направилась к другому столу.

— Василинка, так же нельзя…

Она ответила:

— Сегодня можно. Имею же я право чувствовать себя счастливой. Я так долго ждала этого дня.

Много танцевали, пили какое-то дешевое вино, а когда у него кончились деньги, она раскрыла сумочку:

— Теперь я буду заказывать.

— Хватит, Василинка.

Она настояла на своем. Официант принес еще вина, она после первого же глотка закашлялась и сказала:

— Я выйду.

Вернувшись, больше уже ни к чему не прикасалась — ни к вину, ни к еде. И танцевать больше не хотела. Сказала усталым голосом, но с веселыми нотками:

— Ты пей, а я буду сидеть и смотреть на тебя. Можешь даже потанцевать — я не обижусь. Вон, видишь, девушка за тем столиком? Она давно не сводит с тебя глаз. Ты ей явно нравишься.

— Может быть, нам пора?

— Нет, нет, я хочу смотреть. Я так счастлива! И чужая радость мне по душе…

Он проводил ее домой, постоял, как когда-то, у калитки. Но в дом она его не впустила, закрыла дверь, щелкнула ключом. Он ходил долго под окнами и ушел обиженным, поклявшись больше не искать с нею встреч.

А на другой день она снова пришла к нему в корректорскую, повесила плащик на гвоздь и заговорила:

— Ну, ты не ждал? А я пришла… Не могла не прийти…

— Долго думаешь меня мучить? Держать на перекрестке?

— Я мучаю себя.

И снова освещенные электрическим светом улицы. Василинка была бесшабашной, просила не перечить — не мешать ее счастью. Потом, уже дома, как в те, довоенные времена, когда они были юными, играла на стареньком пианино Шопена и Листа, и ветер доносил из далеких воспоминаний запах полей. И все было хорошо! Все было прекрасно! Антон до того поверил в обретенное счастье, что по-домашнему снял пиджак и повесил ею на спинку стула. А когда тетка Марья, та самая черная бабка из их сказки, пришла от соседей с ребенком, Василинка встала из-за пианино, торопливо, словно спасая от кого-то, подхватила малышку на руки и прижала к груди.

На мгновенье установилась напряженная тишина. Чтобы разрядить ее, бабка вышла.

— Дай… — с какой-то робостью попросил Антон, протягивая руки и глядя на свою дочь широко раскрытыми глазами.

Взял ее на руки как что-то такое, что от неосторожного прикосновения может исчезнуть, и не знал, что делать. А малышка смотрела на него круглыми умными глазками, по-взрослому, словно пыталась вспомнить, где она видела этого густоволосого человека, этого деревянно-неуклюжего дядю. Антон вспомнил, что у него в кармане есть прихваченные с собой конфеты, но не знал, как их извлечь оттуда. Василинка сказала:

— Я подержу.

Но он не хотел выпускать из рук милое существо, ведь оно, теперь уже точно, принадлежало ему.

— Ну, дай мне, я вижу…

— Достань сама… в правом кармане…

Малышка увидела в его руке конфету и отвернулась, напрасно и он и Василинка уговаривали ее, говорили, что очень вкусная, что из золотого сундучка достали, что таких она еще не пробовала.

— Не хоцю, — только и сказала в ответ.

Антон смутился, и краска залила все его лицо. Ему показалось, что ребенок все понял, поэтому и отвергает его подарок. Вернее, не подарок, а так, мелочь какую-то, которую и нечего подсовывать дочери. Спросил:

— В тюрьме родилась?

Василинка не ответила. Протянула руки, и девочка вся подалась к ней, обвила ручками шею. Повернула головку, как-то исподлобья посмотрела на чужого чубатого дядька…