Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Тетя, я останусь у вас.

Старуха принялась еще сильнее дразнить костер, и огонь грозился многоруко, сыпал искрами, как сказочный дракон; только когда бабка установила над ним на тагане котелок, успокоился.

— Да уж оставайся, чего там! Эге, оставайся, сварю крапиву, и будем полдничать. Постно, а что поделаешь, мясо твой отец съел. И не подавился им, слышишь, хоть глотал сразу и мой кусок!

Они и в самом деле обедали крапивной болтанкой, заправленной кукурузной мукой. После обеда бабка пошла к речушке, шершавым камнем стерла с рук черноту, вытерла их подолом юбки, затем пригладила пальцами седину. Совсем побелела и стала добрее — будто в таком праздничном виде грешно было сердиться.

Антон только сейчас заметил сходство бабки с отцом Василинки.

Ночью моргающий сальный фитилек сотворил из тесной хижины пещеру первобытного человека, наполнил хаосом все реальное, и бабка стала уже не бабкой, а каким-то страшилищем — она лежала лицом кверху, растянувшаяся пластом, со сложенными, как у мертвеца, руками и, как ведьма, бормотала что-то жуткое:

— Черт обернулся попом и начал исповедовать всех молодиц, а причащать не мог, не дано было ему такого права, чтобы чашу в свои поганые руки брать… Черт, вот как говорю вам, чистый черт… Доченька, найди свечку, я, может, помру…

Она говорила им о злом мире да о каких-то добрых духах, собирающихся в горах, и просила свечку, которой нигде в «пещере» не было. Здесь лишь, как редкие зубы, светились полуистлевшие головни.

Бабка не интересовалась, как они собираются жить. Хочешь — живи вот так, по законам стада: ешь крапиву и спи на земляном полу, потому что подстилки еще не придумали. Ей, видимо, было все равно, каков он, весь белый свет, потому что для нее он был только черным — уже одной ногой ощупывала дорогу в иной мир и при мысли о нем чувствовала холодок под сердцем. Тихонько, по-кошачьему всхрапнула и тут же проснулась.

— Живите, — благословила их на сон, на любовь, на грех.

Поговорив еще немного, заснула блаженно. И спала до тех пор, пока не пришли к ней спустившиеся с гор люди. Бабка хватилась было зажигать свет.

— Не надо, Марья, — сказал ей мужской голос и спросил: — Кто?..

— Дочь брата со своим мужем.

Они тоже проснулись. Василинка села и заспанным голосом спросила:

— Вы, дядька Иван?

— Вот не ожидал! — забубнил мужской голос. — Да уж засветите, засветите!..

Снова моргнул фитилек первобытной пещеры, но далеко не пещерные люди вошли в ее затхлое нутро.

— Антон?! Так это ты?! — вскрикнул Сидоряк. — А я не знал, что вы поженились.

Отложил в сторону автомат и наделал им столько грохота, что бабка зашипела:

— Тише… Чертей разбудишь!

— Да их и будить не надо. Говорите: все чертями стали…

— Ничего я не говорю… Не выдумывай.

Хотя фитилек и освещал тусклым светом пространств во в хате, для Антона все было черным. Черное село, ночь, люди. И он стал бояться этой черноты. Она еще чернее стала, когда погас свет, и первобытная пещера утратила свою экзотичность.

«Блиндаж…» Это слово пришло в голову само собой и даже испугало. Встревожило неожиданным дыханием войны, к которой он вторично за сегодняшний день подошел вплотную. Теперь уже всерьез. Надо было решаться! Промучившись до утра в самоисповеди, поднялся отяжелевшим не столько от бессонья, сколько от сознания собственного очищения. Как будто и он, по примеру бабки Марьи, прибег к помощи шершавого камня…

Василинка немного пошепталась со своей теткой, втихомолку всплакнула, а затем сказала и за Антона и от себя:

— Пойдем домой.

Пожила кукушкина пара в чужом гнезде. Но возвращались не просто состоящими в тайном браке. Поручили им тяжелую работу, в которой должны были хранить в глубочайшей тайне не только свою любовь, но и большую ненависть к врагу… Возвращались по вчерашней дороге, но уже не вчерашние.

— Скажи, ты знала?

— О чем? — с деланно непонимающим видом спрашивала Василинка.

— Ну, скажи…

— Я тебя люблю, ну разве ты не счастлив?

— Я самый счастливый во всем мире!

Им действительно вдруг овладела такая бурная радость, что он пустился бегом по круто поднимавшейся горной дороге, надеясь: побежит за ним вдогонку. Однако Василинка шла медленно и была на чем-то сосредоточенна…

С волнением вспоминал Антон Петрович давно минувшее, навеянное весенним яблоневым садом. И еще сберегла память: дозрелый сад и дозревшие звезды. Это вспомнилось, видимо, от сознания, что молодость прошла и наступила очередь сына: а Земля вертится, вертится… Идут поколения за поколениями. Одни упадут со своего небосклона, уступая место другим — кому-то для подвига, кому-то для прозябания… Мы — взрослые люди, но каждый из нас начинает жизнь младенцем. Не дата в метрической выписке, но только свои собственные свершения: изготовил, соорудил, сделал, заступился за обиженного, подарил кому-то свое сердце — вот действительные дни рождения человека, и ставьте по этому случаю, пожалуйста, на праздничный стол шампанское. В честь именинника по имени Человек!