Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

За сквериком, прижавшимся к зданию театра, бурлил городской день, улицы погромыхивали транспортом, смеялись солнечными витринами и стенами домов. Все куда-то торопилось, торопилось, торопилось…

Антон Петрович поднес к глазам руку, посмотрел на часы и ускоренным шагом вернулся в зал.

Кругом тишина, только слышны шаги Ч а с о в о г о, он ходит по авансцене перед зарешеченными окнами. Доносится отдаленная музыка революционного марша.

Ц а р ь. Оставили… Все оставили. (Поворачивается и видит уродливую старуху, идущую к нему, опираясь на клюку.) А ты кто такая, старая ведьма?

С т а р у х а с к л ю к о й. Не издевайся надо мной, я твоя совесть.

Ц а р ь. Пошла вон, старая карга, и видеть тебя, и слышать не хочу.

С о в е с т ь. Ты меня давно прогнал, и я не смела подходить к тебе. Теперь ты сам, может, побудешь со мной?

Ц а р ь. Чего хочешь от меня?

С о в е с т ь. Чтоб ты перед казнью посмотрел на себя своими глазами. Ведь я твои глаза, тиран.

Ц а р ь. Не смей! Я не тиран!

С о в е с т ь. Меня не обманешь. Ты всегда высоко ценил только свою собственную жизнь. Ну-ка вспомни, как ты поступил, когда был Людовиком XV, с д’Амьеном, совершившим на тебя покушение. Все судебные инстанции придумывали самую жестокую казнь д’Амьену.

Ц а р ь. Прочь, ведьма, ты не смеешь меня мучить!

С о в е с т ь. А когда ты был Дионисием? Ты казнил какого-то Марисия только за то, что ему приснилось, что он перерезал тебе горло. А декабристов не ты ли казнил, когда был Николаем Первым?.. А других революционеров?..

Ц а р ь (мечется в отчаянии) . Прочь! На виселицу ее, ведьму!

Ч а с о в о й. Заключенный, у нас кричать не разрешается! Здесь вам не дворец!

На авансцене возбужденные л ю д и, все куда-то торопятся. Кое-кто из них вооружен, другие просто с повстанческой красной повязкой.

Суетятся продавцы газет, выкрикивают: «Новости! Новости!»

Когда на какое-то время сцена пустеет, снова на первый план выступает тюрьма. Входит Ж е н щ и н а.

Ц а р ь. И ты пришла меня мучить? Откуда ты взялась, откуда?

Ж е н щ и н а. Из нашей молодости. Я твоя жена, и я пришла, чтобы быть с тобой.

Ц а р ь. Нет, нет! Ты пришла издеваться надо мною. Разве можешь ты простить меня? Ведь я обреченный на смерть. Тебя тоже казнят вместе со мной. Ты не боишься?

Ж е н щ и н а. Любовь не знает страха.

Хотя Ольга Лукинична играла роль униженной, она оставалась недосягаемой, подчеркивая цену женской верности. А может быть, она и не играла, а продолжала жить собственной судьбой: своей преданностью памяти мужа. Переплелись в душе ее чувства, перемешались, слились с чувствами актрисы, с болью вдовы пилота. Есть ли граница в человеческих чувствах? Видимо, повсюду, как биение сердца, — тоска по милому, радость встречи. Это не подвластно времени.

Вообще-то Ольга Лукинична привлекла внимание Антона Петровича чисто случайно, он подумал о ней в связи с собственным сыном. В конце концов все: пьеса, раздумья, воспоминания, разговоры — все имело сегодня чуть ли не прямую связь с отношениями между Сашком и Татьянкой. Антон Петрович скользнул взглядом по сцене, но их там не увидел; вероятно, смутившись неожиданным оборотом дела, и Сашко, и Татьянка прятались от его взгляда за спинами людей. И это тоже насторожило Антона Петровича, потому что до сих пор они были постоянно на виду, порою даже казалось, что держали себя вызывающе, словно им принадлежала главная роль. Иногда он подумывал о том, что не совсем верно делать ударение на контрасте между действием драмы и сегодняшней судьбой молодых людей, а сейчас почувствовал — то ли по отцовской потребности видеть сына, то ли по соображению идейной четкости сложной пьесы, — что они абсолютно необходимы на виду, на авансцене. Что упущена по чьей-то вине решающая линия! Что драма не завершена!

«Куда ты торопишься, ребенок? — мысленно обратился к сыну. — Тоже мне, нашел чудо! Как будто до сих пор никто ничего подобного не знавал. Словно ты впервые открыл новое».

«А ты?..» — услышал он укор совести.

«Потому-то и говорю…» — ответил и тут же запнулся.

Что ж… Другие до него проходили уже сложную человеческую жизнь, и не какую-то тропку, а широкую дорогу протаптывали, написали тысячи фолиантов с мудрыми житейскими советами: так иди, а так не иди… эту люби, а ту обнимай… Поверь, мы не дурачим, не обманываем, потому что на собственном опыте убедились и говорим это, сами были счастливыми-несчастными, воспользуйся нашими советами. И все же, несмотря на это, неисчислимые новые пути пролегали, пролегают и будут пролегать вечно. Свои! Свежие! Неповторимые человеческие дороги-судьбы. Ведь разве он первый встречает красивую незнакомку?