Михаил Колосов - Платонов тупик

Преодолев короткое замешательство, Чижиков ступил на освещенную площадь, и девушка тут же сделала несмелый шаг ему навстречу, проговорив мягко:

— Месье?..

Чижиков приостановился, думал, что она хочет его о чем-то спросить, стал быстро соображать, как сказать ей, что он иностранец и поэтому ничем не сможет ей помочь. Он уже открыл было растянутый в улыбке рот, но, увидев перед собой обильно раскрашенное лицо и пошлую призывную улыбку, понял, что это за «девушка», отпрянул в сторону:

— Не-не… — И быстро зашагал прочь. Но у первой же витрины остановился — пройти мимо такой картины он был не в силах: на цветной объемной фотографии в полный рост была изображена совершенно голая молодая красивая женщина, кокетливо плотно сжавшая колени. Она смотрела прямо на Чижикова, призывно улыбалась и даже слегка подмигивала левым глазом. «Как живая!» — удивился Чижиков и приблизился поближе, чтобы получше рассмотреть ее. Но тут приоткрылась узкая дверь (оказывается, вход был рядом), и выглянувший из нее мужчина позвал Чижикова:

— Месье! Силь ву пле, — уважительно склонив голову, он жестом приглашал Чижикова зайти. Но Чижиков слышал, что это удовольствие стоит немалых денег, с сожалением покрутил головой:

— Не, не… — И, выразительно похлопав себя по пустым карманам, сказал: — Нема!..

Но мужчина все равно звал его войти. С трудом преодолевая искушение, улыбаясь и раскланиваясь, как с добрым знакомым, Чижиков нашел в себе силы обойти настойчивого зазывалу и пойти дальше. Однако следующие витрины были еще привлекательнее: женщины группами и в одиночку в самых интересных позах заставили Чижикова вскоре снова приостановиться.

— Вот это да! — неожиданно услышал он русскую речь над своим ухом. — Вот это красотки!

Чижиков вздрогнул, оглянулся — рядом стояли двое и плотоядно улыбались. Они были будто близнецы — оба в костюмах, при галстуках и в шляпах. Но, приглядевшись, Чижиков заметил, что они далеко не близнецы: один круглолицый, с усами и с черными густыми бровями, другой — ростом пониже, с большой головой, сидящей прямо на плечах, с широким, расплющенным, как у гориллы, носом.

«Вот они… — обожгла Чижикова догадка, и в животе у него что-то оборвалось. — Влип… Сейчас будут брать, один уже заходит с другой стороны. Будут принуждать просить политического убежища… Но мне сейчас и дома хорошо: я при должности, при славе. Не соглашаться? Но для них, наверное, именно в таком качестве я наиболее привлекателен. Только бы не били, — стал он молить судьбу. — Все подпишу, все расскажу… Все, все, только бы не били… Жаль, я никаких секретов не знаю. А они будут думать, что я не хочу раскрыться…»

— Вот это малинник! — воскликнул курносый, обходя Чижикова с другой стороны.

Чижиков молчал и лихорадочно соображал, как ему быть — бежать или стоять? Или — сопротивляться? Но как? Кричать, звать на помощь? Он хотел как-то взбодриться, однако трусливое начало все сильнее и сильнее брало верх. В голове беспокойно билась мысль: кто они? А вдруг это какие-нибудь гангстеры, мафиози, которые хотят похитить его в качестве заложника, из-за выкупа, а потом, ничего не получив, убьют, а труп подбросят к стенам посольства… Чижиков даже тошноту почувствовал от такой перспективы. И даже мысль, что о нем после этого будет говорить вся мировая пресса, не утешила. «Нет, нет, лучше не надо…» — Чижиков невольно покрутил головой.

Появилась и такая мысль: «А может, это наши агенты, разведчики, проверяют меня?! Надо быть настороже». Он украдкой взглянул на одного, на другого, хотел понять все-таки — кто они, но лишь с большей уверенностью ощутил свое безвыходное положение. «Здоровые… Морды нахальные, точно — бандюги».

Чижиков машинально сделал шаг назад, потом второй и что есть силы рванул в темный переулок. Он несся посередине улицы, громко стуча каблуками, и все время прислушивался — не бегут ли за ним агенты. Завернул за один угол, за другой, чуть не сбил встречного прохожего, добежал до спасительного отеля, двинул всем телом массивную дверь и, тяжело дыша, придавил ее спиной с внутренней стороны. К нему подошел удивленный швейцар, Чижиков, собрав остаток сил, проговорил:

— Пардон, месье… — Показал ему гостевую карточку и, шатаясь, словно пьяный, скрылся в лифте. В номер вошел тихо, упал в ближайшее кресло — не мог отдышаться.

С тех пор и во все оставшиеся дни он уже ни на шаг не отрывался от группы — берег себя и с нетерпением ждал возвращения домой.