Михаил Колосов - Платонов тупик

— Женщине даже заболеть нельзя. Следи да следи за собой… Не уследила…

— Прости… — буркнул он. Вспомнил ее лысину, морщины на шее, дернул брезгливо уголком рта, сказал: — Я тороплюсь. Сегодня вечер поэзии в «Иностранке». Надо подготовиться.

— Я знаю, милый… Это вечером. Ладно, иди, ни пуха ни пера тебе.

Он ничего не ответил, так как если бы он послал ее к черту, это было бы наверняка искренне и грубо. Сдержался.

В союзе было пустынно и тихо, как в будний день в областном краеведческом музее. Лишь секретарши отвечали на редкие звонки однообразно и вежливо:

— Кто спрашивает? Его нет. Сегодня не будет. Не знаю. Пожалуйста.

Через час или два им уже до чертиков надоедала такая изнуряющая работа, и они собирались все три в какой-либо одной приемной и судачили обо всем, что только приходило в голову.

Появление Чижикова в необычное время их ничуть не смутило, но сильно озадачило: «Как это понимать? Не пришел ли он чистить ящики и собирать свои бумаги после вчерашнего секретариата?» Секретарши переглянулись и затаились в ожидании, когда он пройдет в кабинет. И по тому, чем он там займется, они сразу определят, что происходит. Если начнет греметь ящиками, рвать ненужные ему документы, — дело ясное: прощается. Но Чижиков не торопился в кабинет, приостановился, спросил у своей секретарши:

— Меня никто не спрашивал?

— Нет, Юрий Иванович, — заморгала тяжелыми от краски ресницами худощавая девица, измотавшая себя на диете. — Вы же обычно в этот день не бываете, и люди уже знают…

— Мг-г… — мыкнул он что-то неопределенное, подумал, о чем бы еще спросить, не придумал, вошел в кабинет, но тут же снова выглянул в приемную: — Писем мне не было?

— Нет.

Не садясь за стол, Чижиков походил по комнате, как зверь по клетке, — на душе было гадко, все противно, тоска-а-а… Нажал на кнопку, вызвал секретаршу:

— Почта была сегодня? Газеты, журналы?

— Нет.

— Сходите в отдел писем.

— А ее нет. Она будет после обеда: у нее ребенок…

— Ладно, — отпустил он секретаршу. Она вышла, прикрыла тихо дверь и, придавив ее тощим задом, тихо сказала своим товаркам: — Мается, бедняжка, от безделья, не знает, чем заняться.

— А ты ему кубик Рубика дай, — предложила самая старшая из них и самая разбитная — секретарша Председателя. Она работает здесь уже лет двадцать и поэтому чувствует себя как рыба в воде.

— Не справится. Там соображать надо.

— Тогда вон — Наталку, — кивнула она на свою подружку — пышногрудую толстуху из комиссии по приему в союз.

— Тем более, — сказала та и тут же всерьез добавила брезгливо: — Этого мне еще только и не хватало! Очень нужно…

— А что? — не унималась старшая. — Он на писательских харчах отъелся: уматерел, шея стала толще…

— Разве что шея, — бросила Наталка, и они все, зажав рты, стали давиться безудержным смехом.

Чижиков звонком снова вызвал секретаршу:

— Что там у вас?

— Да… Девочки шутят. — И она, взглянув на него, на его шею, не сдержалась, прыснула и, зажав рот, проговорила: — Ой, простите.

— Вот отпечатайте, — подал он ей листок бумаги. — Срочно. В трех экземплярах.

Секретарша вышла, потрясла листком:

— Есть работа! Срочная. Родился очередной шедевр! — И она прочитала вслух: — «Список выступающих на поэтическом вечере в Библиотеке иностранной литературы… Вечер ведет Чижиков Ю. И. — поэт, прозаик, эссеист, секретарь правления СП… лауреат… Участвуют: Никанорова Нототения — поэтесса…»

— Ой, «поэтесса»! Пошли, Наталка, тут начались дела сурьезные, — сказала старшая, и они ушли.

Вечер отвлек Чижикова от мрачных мыслей, он возбудился, даже шутил. Перемене настроения немало способствовала и эта длинноногая со стремительным зачесом волос от левого уха к правому и нависшим над ним внушительным валиком. Она мило улыбалась Чижикову, сверкала в его сторону антрацитовыми глазами и вообще отпускала по его адресу разные знаки внимания. Он запомнил Нототению еще с той первой встречи в конторе Никанора, потом видел ее в Литинституте, она ему нравилась, но сблизиться с нею он попытки не делал — возле нее всегда крутилась уйма поклонников, а рисковать Чижиков не умел, не любил и не хотел, боясь поражения.

Когда они выходили из библиотеки, Нототения оказалась «случайно» рядом, спросила:

— Юрий Иванович, вы без машины? Я могу вас подвезти.

У крыльца стоял огромный черный автомобиль, ухоженный и сверкающий, как купчиха в первый пасхальный день. Чижиков кивнул на машину, пошутил: