Михаил Лисин - Пути и судьбы

Близ выселка Крутой Майдан, что по эту сторону от железной дороги, подсанки криво покатились под уклон, воз развернуло, и пришлось укладываться заново. Перчонок очень спешил, но, как всегда в таких случаях, дело не клеилось. Он присел, чтобы перевести дух, и вдруг совсем близко услышал топот копыт и глубокое лошадиное дыхание. И тут Перчонок увидел большую, напряженно опущенную голову с заиндевелой челкой, мосластые, тяжело переступающие ноги, заметавшие длинными щетками дорогу, окиданную снегом грядку дровней и над ней — желто-белые с прозрачными, как слезы, крапинками смолы срезы бревен, а еще выше — тулуп Игната.

Перчонок невольно отвернулся, узнав в толстых верхних колодах ту самую сосну, которая так поразила его своей красотой и величием.

— Что, знать, авария? — крикнул Игнат нарочно громко, словно мстя за то, что брат не дождался его. — Видно, не зря говорится: поспешишь — людей насмешишь. Подсобить, что ли, горе лыковое?

— Сам уж как-нито… Езжай знай… — не глядя на брата, нетерпеливо махнул рукой Перчонок.

— Как хочешь… Была бы честь предложена… — тоном человека, которому помешали выполнить свой долг, промолвил Игнат. — Только я бы на твоем месте не кочевряжился: время не раннее, дорога не ближняя. Но-о, барыня-Боярыня, шагай…

Перчонка обдало горячим паром дыхания, перемешанного с запахом лошадиного пота, натянутой тетивой прогудели гужи, проскрипели оглобли, натужно проныли полозья дровней и подсанок, и все стихло. Как только дровни заехали за гору и в последний раз мелькнул тулуп и неровные вершинки бревен с желто-белыми срезами, Перчонок выпрямился и вздохнул глубоко и облегченно.

Дальше он поехал не спеша, нарочно сдерживая мерина, соскучившегося по дому.

«Приеду засветло, и ладно, — думал он, — только бы не подуло».

Но, как нарочно, поле по сторонам дороги вдруг подернулось поземкой. Мелкий сухой снег с шелестом пересыпающегося песка погнало куда-то широкими длинными волнами, и он закурился в низинах, как белый туман. Дорога была еще чистая, но и здесь уже чувствовалась какая-то тихая кропотливая работа: к каждой кочке, к катышкам лошадиного навоза, к оброненной цигарке подсыпало снежку, и санный след наискось затягивало и там и тут.

В каких-то полчаса передуло всю дорогу. Перчонок начал понукать лошадь, но мерин, потрусив немного для очистки совести, останавливался все чаще и чаще. Вдруг стало темно, как в лесу, завыл ветер, в лицо остро хлестнуло крупой, мерин враз побелел от ушей до копыт, а на дороге возник длинный сугроб, другой, третий. Лошадь месила ногами снег, но воз еле-еле двигался, переваливаясь с сугроба на сугроб. Наконец, он совсем остановился.

Перчонок побился-побился, плюнул и начал сваливать бревна.

А Игнат в это время с полным возом подъезжал к железнодорожному переезду. Были отчаянные минуты, когда он тоже подумывал свалить воз, и все-таки не свалил.

Когда лошадь выбивалась из сил, он кричал на нее, взмахивал кнутом, брался за оглоблю и тянул дровни вместе с ней. Он не давал покоя ни лошади, ни себе, и воз двигался…

Когда стали въезжать на насыпь, сквозь вой метели донесся шум приближающегося поезда. Его еще не было видно, но по тяжелому железному гулу Игнат определил, что идет большой товарный состав, и, опасаясь, как бы он не занял переезд, начал торопить лошадь. Он не замечал, что Боярыня беспокойно мотает головой и стрижет ушами. Он не знал или просто не принял во внимание, что с тех пор, как ее однажды загнали в стойло на колесах и долго везли со страшным и непонятным грохотом и ревом, ее пугало железное чудовище.

Сейчас грохотало совсем как тогда, и Боярыня остановилась, храпя и вздрагивая. Но Игнат, думавший, что если он уступит дорогу поезду, то даром потеряет много времени, задергал вожжами и закричал резким голосом. Голос этот был ближе и страшнее набегающего грохота. Боярыня рванула воз и разом вынесла на насыпь. Но среди полотна, запорошенного снегом, она вдруг споткнулась о шпалу и упала на колени.

— Но-о, ты, растележилась! — злобно оскалив зубы, закричал Игнат и взмахнул кнутом. Боярыня не услышала крика, не почувствовала боли. Она вдруг увидела, как откуда-то из белой мглы выкатилась черная громадина и со страшным грохотом и еще более страшным ревом понеслась прямо на нее. И тут Боярыня рванулась, круто развернула воз и, задыхаясь в узком хомуте, кинулась под откос. Игната, повисшего на вожжах, протащило через рельсы, чем-то тупо ударило в голову и сбросило в глубокий снег.