Михаил Лисин - Пути и судьбы

— Капитаны! — презрительно-скорбным тоном сказал лоцман Аверьян Низовцев. — Коли нет сноровки, так уж лучше сидела бы где-нито в диспетчерской. Куда прешь, кондовая, беда-бедовая? — закричал он вдруг на крутившееся в водовороте дерево. — Пошла, пошла, дуреха, — не цепляйся!

Ель не послушалась. Напружив корявые, обломанные лапы, она накрыла лося, и он забился, точно в западне.

— Ну все! — вскричала Симакова, и длинный медный рупор отяжелел в ее руке, напоминая переполненный кувшин.

— Какую добычу утопила — эх, девка-баба! — крикнул Великанов, а Крохин сердито выругался.

— А ну, посторонись! — раздался властный голос Одинцова, и под напором его тяжелой самоходки ель откатилась в сторону. А вскоре лось стоял на берегу и, широко расставив ноги, лизал застрявшую в развилке молодой березы истаявшую льдину.

— Ишь, как умаялась лосиха-то… — кивнул Низовцев на берег. — Боится нашей техники, а не уходит, шельма.

— Возможно, где-то тут лосенок у нее, — сказала Симакова.

— Наверняка теленок есть, — подхватил Низовцев, — так что, можно сказать, двоих спасли. Спасибо, Одинцов не растерялся — орел мужик! Зря ты на него все сердишься, Васильевна.

— Ну уж это вы, товарищ лоцман, не в тот фарватер…

— И то верно, — сказал Низовцев. Он был стар, опытен и охотно поддакивал своему молодому, неопытному и горячему капитану.

На пристани Нижняя рамень капитаны самоходок перессорились. Оказалось, что груза на всех не хватит и кому-то надо было подняться выше, на другую пристань. Добровольцев не нашлось, а Крохин и Великанов прямо заявили, что у них на исходе топливо и в Верхнюю рамень их на буксире не затянешь.

— Как это так? — сказала Симакова. — Ведь это необходимо!

— Тебе необходимо, ты и двигай вверх по Вохме, а наша мужская компания скучает по Ветлуге, — ответил за всех Крохин, и капитаны засмеялись.

— Я вижу, тут у вас сговор, товарищи мужчины! — едко сказала Симакова.

— Что значит сговор? — нетерпеливо пожал плечами старший капитан. — Никаких сговоров здесь нет. А кому нежелательно идти в верховья, насильно не потянем. Вы грузитесь тут, а я рискну подняться. Уж лучше немного задержаться, чем собирать мышиные объедки.

— А я бы лично постаралась поскорее распределить пшеницу — и вперед на полный. — Она посмотрела на Одинцова дерзко, почти зло. — Не кажется ли вам, что пока вы рыщете за грузами — вода уйдет?

— У кого-то, возможно, и уйдет, а мы постараемся ее опередить.

— Не хвалитесь, едучи на рать…

— Причем же похвальба? Я исхожу из реальной обстановки.

— На вашем месте я бы авансов не давала. И вообще, можно бы подняться сюда пораньше.

Что-то ястребиное блеснуло во взгляде Одинцова. Но заговорил он тихо и спокойно, и весь его подчеркнуто-степенный, вежливо-надменный вид показывал, что он не хотел бы стрелять из пушки по воробьям, да вынуждают обстоятельства.

— Вот что, товарищ Симакова, вы еще в парикмахерской кудри завивали, а я уже снаряжался в рейс. Первым на Вохму вышел, первым и в Горьком буду.

— Ну это мы еще посмотрим!

25 апреля СТ-14 вышла на Ветлугу. Утро выдалось на редкость славное. Теплынь была такая, что хоть купайся. В прозрачно-чистом небе светилось солнце. Длинный корпус самоходки лоснился, как лаковый, и темным лаком отливала под бортами глубокая вода. СТ-14 шла грузно, но очень споро. Дизели, точно стараясь заглушить друг друга, дробно и звонко выбивали: ту-ту, рр-рр… ту-ту, рр-рр. Было похоже, что где-то в глубине бьют в бубны и литавры. Людям не сиделось у себя в каютах. Все, кто мог, поднялись наверх «встречать Ветлугу».

Одинцов был, как всегда, в рубке. В своей непромокаемой короткой куртке, в высокой фуражке с золотым орнаментом, в черных брюках тонкого сукна, в начищенных ботинках он выглядел до того молодцевато, точно плавал не на грузовике, а на пассажирском пароходе. Щурясь и поглаживая свои светлые усы, он весело смотрел на солнце, на воду, на чаек. Неизъяснимо приятно было после обмелевшей Вохмы почувствовать зыбь большого плеса. Набегая косыми грядами, волны мягко ластились к скользкому железу. Приняв воды Вохмы и многих лесных речек и речушек, Ветлуга, упруго выгнув хребет, стремительно шла навстречу Волге.

— По стрежню держи, Хамид, по стрежню-у-у! — покрикивал старший капитан. Он не спал три ночи, не отдыхал уже давно, но был, как обычно, бодр и свеж.

— Есть по стрежню! — послышался из рубки задорный голос рулевого.

Самоходка вышла на быстрину. Одинцов велел еще прибавить скорости. Дизеля ударили в бубны и литавры. В ярах глухо отозвалось эхо. Еще глуше откликался лес, уходивший куда-то влево за темный горизонт.