Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Виктору Дмитриевичу нравилось помогать санитаркам в приемном покое не только оттого, что после работы Леля давала выписанную через хозяйственную часть пачку папирос. Если выпадала свободная минута, всегда охотно разговаривала с ним, осторожно и ненавязчиво расспрашивала о прошлом. В ее вопросах он слышал сердечное сочувствие и невысказываемое, сдержанное расположение. Да и потом просто приятно было видеть ее.

Все в Леле было естественно. Лицо ее запоминалось. Тонкие черные волосы, живые глаза под густыми бровями делали ее похожей на грузинку. Все в ней было цельно, и казалось невозможно отделить одно от другого — мягкую красоту от доброго характера, душевное внимание к людям от привычки смотреть всегда только прямо в глаза.

Без всякой предвзятой цели Леля непроизвольно помогала Мещерякову вырабатывать у Виктора Дмитриевича желание стать на ноги, желание бороться с прежним безразличием.

После разговоров с Лелей у него незаметно исчезало чувство одиночества. Он еще сильнее хотел жить, и жить хорошо.

Уже зная дни, когда Леля, торопливо постукивая каблучками, приходит в отделение к Мещерякову как сестра-обследовательница, Виктор Дмитриевич всякий раз старался увидеть ее. Леля здоровалась с ним, накоротке разговаривала, и этот день бывал для него необъяснимо радостнее, чем другие.

Теперь он сам просился помогать в приемном покое. Все дежурные врачи и сестры хвалили его добросовестность и трудолюбие, и вскоре он получил от Мещерякова даже разрешение на свободный — без сопровождающей санитарки — выход из отделения.

Впервые Виктор Дмитриевич вышел из отделения самостоятельно, когда заместитель главного врача по административно-хозяйственной части Юдин попросил у Мещерякова одного больного для срочных хозяйственных работ. Надо было расставить новые, только что закупленные садовые скамейки.

Алексей Тихонович послал Новикова.

Шагая через парк, Виктор Дмитриевич никак не мог понять своего состояния. Какая-то необычайная легкость на душе. Отчего бы?.. Конечно же оттого, что прежде — идешь, куда ведет тебя санитарка, а сейчас — иди куда хочешь: направо, налево, вперед, назад... хоть до самых ворот. А можно даже и перемахнуть через низенький забор, и — тогда на улице... Но это значит — бежать. Бежать? Куда? Если бы даже и было куда, все равно нельзя этого делать. От чего бежать? От своей будущей жизни? Да и как бежать, когда тебе доверяют. Оценить это доверие может только человек, переживший постыдное падение и помнящий дни, когда никто уже не верил ему...

Виктор Дмитриевич разыскал заместителя главного врача близ центральной котельной.

Нахмуренные брови и малоподвижные глаза Юдина создавали впечатление, что он всегда находится в состоянии задумчивости. Неприветливое лицо его выглядело старческим. В шинели без погон, в полковничьей папахе, в глубоких фетровых галошах «Прощай молодость!», с палкой в руках, Юдин стоял перед входом в котельную и кричал на мужчину в черном ватнике:

— Под суд отдам вас, Петров! Я вам не главный врач! Это Евгений Михайлович миндальничает с вами! Я заставлю работать как следует!

Не обращая внимания на крик, Петров ковырял носком грубого рабочего ботинка рассыпанный шлак и повторял то, что, видимо, уже тысячу раз объяснял начальству:

— Инструмента никакого нет. За последние месяцы весь разворовали. И мастерской нет. Где и чем я стану делать эти прожектора из белой жести?

— Надо сделать! — опять прокричал Юдин.

Поправив переброшенную через плечо полевую сумку, из которой торчали плоскогубцы и моток провода, Петров вскинул на Юдина белобровые глаза:

— Бросьте вы эту вашу манеру — разговаривать, как в лесу кричать... И зачем надумали ставить прожектора только на дороге от ворот до приемного покоя? Вы пройдите ночью по всей территории. Около крайних отделений один черт ногу сломит, а другой — споткнется и затеряется. — Глаза Петрова смеялись.

Юдин продолжал ругаться. Желтое плоское лицо его с бесцветными губами показалось Виктору Дмитриевичу знакомым. Он стал припоминать, где мог встречаться с этим пожилым мужчиной, и узнал в Юдине того человека, что на толкучем рынке однажды спрашивал, нет ли полковничьей папахи.

Отругав монтера, Юдин быстро повернул голову, выслушал Виктора Дмитриевича, Протянув ему руку, он любезно улыбнулся:

— Премного рад... Тут у нас есть небольшое срочное дело. Я проведу вас, Пойдемте, дорогой ...

В этот день Мещеряков не ушел домой до тех пор,пока Виктор Дмитриевич не вернулся с работы.