Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Я приехала посоветоваться относительно Виктора Дмитриевича, Что же делать с ним? — Взглянув на Асю, Вера Георгиевна увидела в ее озабоченных глазах тот же тяжелый вопрос, который только что задала сама. — Мы пробовали повлиять на него. Но кто пьет, тот постепенно теряет уважение к общественному мнению, а значит, и к себе... Талантливый он человек... И жаль вас... Давайте полечим его.

— Боюсь, что напрасная затея, Я уже и уговаривала и просила.

Вера Георгиевна взяла Асины руки, ласково и дружески положила их в свои — крупные, с коротко остриженными ногтями, с длинными и удивительно тонкими пальцами.

— Без вашей поддержки ничего нельзя сделать. Попробуем все же поговорить с ним...

Они условились, что послезавтра — в часы уроков мужа — Ася приедет в консерваторию.

Виктора Дмитриевича возмутило появление жены в консерватории. Как Ася и ожидала, он отказался ложиться в больницу.

Вера Георгиевна настойчиво убеждала:

— Я согласна, что в больницу ложиться вам стыдно, хотя это и менее стыдно, чем делать то, что подчас делаете вы... Есть другой выход. По моей просьбе, нашли врача, который лечит на дому, гипнозом... Если вы не будете лечиться, больше вам не поверят.

— Но разве было хоть одно замечание мне за появление на работе в нетрезвом виде? — попытался обороняться Виктор Дмитриевич. — Что я выпиваю иногда — мое личное дело.

— Наше дело... Вопрос хотели даже вынести на собрание. Временно отложили... Вот и решайте.

Разговор принял серьезный оборот. Остерегаясь осложнений, Виктор Дмитриевич пошел на уступки, согласился побывать вместе с женой у врача.

Ася попросила еще Аносова повлиять на друга.

Оставив все свои дела, Вадим приехал на Крестовский. Виктор, насупясь, но не протестуя, дал другу то же слово, что и Вере Георгиевне, — лечиться.

Ася опасалась, что Виктор передумает, запьет осенью еще сильнее, и торопилась с лечением. Она хотела взять на это время отпуск без сохранения содержания, но ей отказали — институт был загружен срочной работой. Ася не посмела настаивать.

Сначала она поехала к врачу-психиатру одна. Войдя в полусумрачный, с мягким освещением, домашний кабинет доктора Климова, она почувствовала в сердце тот острый, холодноватый трепет, какой всегда испытываешь, впервые попадая в кабинет еще не знакомого врача.

Не спеша и подробно врач расспросил ее о муже, выяснил, с какого времени и как он пьет — запоями или систематически.

Асе стыдно было говорить о собственном муже и дорогом ей человеке, что он — пьяница. Но она поступилась и без того уже много раз оскорбленным самолюбием. Лишь бы удалось спасти Виктора и его талант. Вот здесь, в этом кабинете, может быть, найдется средство спасения разрушающейся жизни, любви, счастья.

В конце приема Ася спросила об условиях. Пятьдесят рублей за сеанс. Платить сразу же после сеанса. Она согласилась, — справедливо. Вдруг больной вздумает бросить лечение?

Уходя, она условилась с врачом о начале курса.

Сеансы были назначены на вечернее время.

Погода стояла совсем осенняя. Крепкий, густой запах опавшей, сыреющей под дождем листвы. Пробирающая до костей, сыпучая нудная изморось.

В такой вечер и не высовываться бы за дверь, — сидеть в теплой комнате, поглядывая на сырое, холодное окно, греть пальцы о горячий, стакан с чаем, читать и, прикрывая глаза, неторопливо думать. В такую погоду особенно хорошо думается и особенно чувствуешь теплоту и уют своего дома, вечерний покой. Плохое забывается, тревоги отходят, сердце добреет.

Ася выключила настольную лампу, ласково отобрала у Виктора книгу, с улыбкой закрыла ее и заставила мужа собираться.

Подавая Асе пальто, он взглянул на теплое кресло и недочитанную книгу, — в такой-то вечер на улицу! Никакой жалости к человеку!

— Поехали, поехали! — поторапливала Ася.

Пришлось ехать. Сырость, дрожь, мокрые тротуары... От одной такой погоды можно ожесточиться.

Около крыльца во дворе большого дома на Мойке Виктор Дмитриевич задержал жену:

— Если хочешь, чтобы лечился, к врачу пойду один. Не ребенок — водить меня за ручку. Раз уж решил — лечиться буду.

— Нет, я не уйду, — не уступила Ася, смущаясь: на громкий голос мужа оборачивались прохожие.

— Тогда не поднимайся, а жди на улице.

Она подчинилась. Не надо досаждать и так уже уязвленному, болезненно восприимчивому самолюбию мужа. Дала Виктору пятьдесят рублей и отпустила его.

Стоять одной около чужого крыльца было неприлично. Она вышла на набережную. Поворачиваясь спиной к напористому ветру, принялась ходить неподалеку от дома.