Георгий Шолохов-Синявский - Далекие огни

В зале тревожным вопросом встретила Ясенского Аделаида Александровна.

— Ради бога, Владислав… Где ты был? Август Эдуардович чем-то недоволен… Что случилось?

— Наверное, опять какая-нибудь неприятность на узле, — небрежно ответил Ясенский. — Ты же знаешь, не все пока улажено. А тут еще Сосницын перестарался… Ну и… Август Эдуардович недоволен… — Ясенский насмешливо повел бровью. — Ты же знаешь — излишние аресты его волнуют…

Штригер-Буйновский сидел в кресле в углу залы, отяжелев от обильной еды и вина. Взгляд его рассеянно скользил по лицам гостей. Видя, как испортилось по неизвестной причине настроение у главного гостя, мелкая чиновная братия невольно притихла, веселилась более сдержанно. Только женщины с прежним увлечением продолжали кружиться в вальсе.

Сосницын, звякая шпорами, подходил то к одной, то к другой, предлагал руку. Он пошатывался, лицо его стало совсем серым, остекленелые глаза смотрели бессмысленно. Погон на левом плече перекосился, палаш волочился по полу. Штабс-капитан был втайне недоволен собой и считал свою жизнь пропащей. Он чувствовал себя все более неуверенно. Коньяк отнял у него последнюю живость. Когда Сосницын подходил к какой-нибудь не в меру возбужденной даме, так и казалось, что он боднет ее головой, и дамы испуганно, с визгом и смехом шарахались от него прочь.

— Пардон, mesdames, — протягивал к ним руки, раскачиваясь на длинных ногах, Сосницын. — Па-аз-з-вольте! Еще а-адин тур!

Брезгливо морщась, Ясенский подошел к нему, взял под руку, увел в свой кабинет.

В другом конце залы, окруженный Подгорскими железнодорожными начальниками, раскатисто хохотал вновь развеселившийся Штригер-Буйновский…

Веселье в доме Ясенских продолжалось…

…Запыхавшись, Марийка прибежала в каморку. Варвара Васильевна истомилась, ожидая ее.

— Ну что, доченька? Отдала письмо?

— Отдала, отдала… — затараторила Марийка. — Там был самый главный дорожный начальник. Так я ему — бух в ноги, чтоб пожалостливей вышло… — Глаза Марийки озорно заискрились. — Хозяин тут же сказал: «Все уладим, не беспокойся». А главный начальник только сопит да фыркает, как боров… Ох, мамочка, неужто не освободят? Владислав Казимирович — такой добрый хозяин…

— Дай бог, доченька, — повеселела Варвара Васильевна. — Ты уж угождай им тут… Беги, а то хозяйка, гляди, рассерчает.

— И то — побегу, мамка…

И Марийка, выскользнув из каморки, побежала в гостиную…

Варвара Васильевна осталась ночевать в Марийкиной каморке. Уже под утро прибежала туда заплаканная Марийка и сообщила, что Володя лежит в железнодорожной больнице, тяжело больной.

Варвара Васильевна еле держалась на ногах, но все же, собрав последние силы, рано утром пошла в больницу. Она думала, что не застанет сына в живых. Однако Володя был жив и даже свободен. Но только он не мог воспользоваться этой свободой: лежал в беспамятстве и не узнал мать…

Через два дня экстренный поезд с начальником дороги и «Охранный № 8» отбыли со станции Подгорск. Штригер-Буйновский вместе со своей многочисленной свитой возвращался в большой губернский город, где находилось управление дороги.

Смута, потрясшая на несколько дней Подгорский участок, утихла. Всюду водворился внешний порядок. Из окна салон-вагона Август Эдуардович мог восхищаться подтянутым видом агентов службы движения.

Начальники станций в красных фуражках с полосатыми околышами чинно стояли на перронах станций, вручая машинисту экстренного поезда путевки. У стрелок, упираясь ногами в стальные рычаги, развернув зеленые засаленные флажки, дежурили хмурые бородатые стрелочники.

Бровки полотна белели вытянутыми четками выложенных по шнуру камешков, у шлагбаумов горбились переездные сторожихи в дубленых полушубках и валенках. Лица у сторожих — красные, огрубелые, угрюмые. Было морозно. С севера летел сердитый ветер. Над степью низко бежали мрачные лохматые облака, срывался сухой, уже по-настоящему зимний снег.

Август Эдуардович усталыми равнодушными глазами смотрел в окно вагона. На узловых станциях он выслушивал рапорты начальников участков служб, грозно покрикивал на нерадивых, ласково и обещающе миролюбиво разговаривал с хорошими почтительными работниками. Но, несмотря на весь этот порядок, на угодливость и подобострастие подчиненных, сердце его было неспокойно. Опытный глаз подмечал непрочность благоустройства, до слуха явственно доносился неверный, расхлябанный стук расшатанного железнодорожного механизма.