Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Когда они подъехали, Андрей Михайлович, работавший в саду, вышел за калитку и, увидев Римму, радостно воскликнул:

— Наконец-то приехала! Каждый день на дорогу смотрим… Кто ж это тебя привез?

— Не узнаете? — спросила Римма, подводя вылезшую из машины Глашу. — Доктора Глашу помните?

— Глашенька! — обрадовался он. — Какая видная стала! — и привычно крикнул: — Хозяюшка, на стол собирай, гости приехали.

Вечером они вчетвером пили чай в саду, под жасминовыми кустами, где Андрей Михайлович врыл стол и скамейки. Вспоминали прошлое и, конечно, войну, блокаду. Слушая и участвуя в разговоре, Римма думала: «Для родившихся после войны это факты истории, для нас — часть жизни, которую невозможно забыть. Навсегда с нами».

— Если человек духом не сломится, он все вытерпеть может… — задумчиво говорил Андрей Михайлович.

В сумраке летнего вечера пышная листва, подсвеченная проведенной к столу лампочкой, придавала саду колдовской, сказочный вид. Сладко пахли жасмин, ночные фиалки, табак. В живой тишине откуда-то издалека, с полей доносился чистый девичий голос, он пел одну и ту же фразу: «На тебе сошелся клином белый свет…»

— Хорошо у вас… — размягченным голосом проговорила Глаша.

— Благодать! — подтвердил Андрей Михайлович. — До ста лет хочу прожить…

— Зачем ты, Андрюшенька, предел ставишь, — встревожилась Елизавета Петровна. Ей и этот срок казался недостаточным.

— Как Наталья Алексеевна умерла, — помолчав, заговорил Андрей Михайлович, — все уговариваем Риммочку к нам перебраться…

— Путаешь, Андрюшенька, — мягко поправила Елизавета Петровна, — Наталья Алексеевна в шестьдесят третьем умерла, мы еще в городе жили, вместе хоронили…

— Забывать стал… — виновато признался он. — А Наталью Алексеевну отлично помню… Хорошую жизнь прожила, строгую, честную…

— Очень достойную, — серьезно подтвердила Глаша.

— Девятнадцать лет прошло, а у меня все до мелочи перед глазами… — тихо сказала Римма. — Ей в тот день в клинику нужно было, — раз в неделю консультировать ездила, — а тут сказала: «Пожалуй, не поеду, слабость какая-то». Я испугалась, хотела не пойти на занятия, она рассердилась: «Это не повод манкировать работой. Ты мне сейчас совершенно не нужна». Я позвонила Глаше: зайди, когда освободишься…

— Я приехала, — заговорила Глаша, — звоню — не открывает… Пошла за Ришкой, мы прибежали — она спит…

— Спокойно так, — с горьким удивлением продолжила Римма, — щекой на руку, рядом журнал открыт — читала… Тащу Глашу из комнаты — пусть поспит…

— А я все-таки подошла пульс проверить… Рука чуть теплая, пульса нет…

— И бабушка, и Боря, и мама умерли без меня… — помолчав, печально сказала Римма. — Ни с кем не простилась…

Из темноты вынырнули две старшие правнучки, до того загоревшие, что, как на негативе, видны были только белки глаз и зубы. Одна из них быстро заговорила:

— Бабонька Лиза, можно мы телевизор включим? У нас испортился, а сегодня детектив, вторая серия, Новицкий играет…

— Включайте, только аккуратно, — разрешила Елизавета Петровна и, смеясь, обратилась к Римме: — Беда с твоим Митей! Как он играет — дела побоку, вся деревня у телевизоров.

— В моем институте то же самое, — подтвердила Глаша. — Если накануне спектакль или фильм с Новицким, на другой день работать невозможно, только и разговоров, что о нем. Недавно читала: «народного» получил.

— Мальчишечкой его помню, — улыбнулся Андрей Михайлович, — еще когда он в моей комнате ночевал, заморенный, дерганный, кто б тогда подумал, что таким артистом станет. Ты ведь его на это поприще направила. А чего он в Ленинграде не остался? Тут и отец его, и ты…

— Так вышло, — ответила Римма, — после института его в армию взяли, служил в театре Северного флота, оттуда пригласили в небольшой московский театр, начал сниматься в кино, на телевидении, перешел в академический… В ноябре приезжал хоронить отца, очень горевал, корил себя, что оставил его одного…

— А тебя не забывает? — спросила Елизавета Петровна.

— Не-ет, — покачала головой Римма, — видимся, правда, редко, но перезваниваемся, переписываемся… После каждой его новой роли должна ему рецензии писать, а если поленюсь, сразу звонок: «Молчите — значит, не понравился?»

— А свою мать он так и не видел? — спросил Андрей Михайлович.

— В один из приездов уговаривала его пойти к ней, — ответила Римма. — Ни за что!

— Вот ведь как бывает… — задумчиво проговорила Елизавета Петровна. — Себя спасла, а сына, хоть живым остался, потеряла.