Владимир Степаненко - Майские ласточки

А Вась-Вась и Касьян Горохов раскачивали правую стойку, но колесо не поддавалось, всосанное вязкой грязью трясины.

Олегу Белову стало жарко. По спине скатывались капли пота, холодя позвоночник. Но он ни о чем не думал, сосредоточив все внимание на приборах машине.

Летчик послал ручку газа вперед. Движки заработали на полную силу. Машина начала раскачиваться. Уловив нужный момент, командир вертолета дал полный газ. Машина вырвалась вперед, но перевесилась назад и ударилась балкой о землю, сломав маленький винт.

— Все, — с ужасом сказал Олег Белов и зажмурил глаза. — Все отлетались, командир. — В последний момент ему удалось сместить вертолет влево, и машина опустилась на твердую землю.

Отпуск свой Кожевников проводил дома. Однажды вместе с почтой пришла какая-то открытка, но он не обратил на нее особого внимания. Потом, занятый в течение дня всякими домашними делами, он все-таки вспомнил о ней. Достал из кармана, повертел открытку в руках.

Послание пришло на его имя. Почерк оказался незнакомым и малоразборчивым, он с трудом разбирал слова, прочитывая их по слогам.

«Товарищ гвардии сержант. Пишет вам солдат-сапер. Надеюсь, вы не забыли солдата из Азербайджана. Помните, я танцевал в день Победы лезгинку? Я пишу вам из Баку. После войны я уговорил ребят поехать со мной. Нас было четверо друзей. Недавно умер Сашка Лозовой — разведчик. Болел почками. Вы должны помнить, он первый переплыл Нейсе. Я с трудом отыскал ваш адрес. Пишу без всякой надежды отыскать вас. Пятнадцатого августа будет сорок дней, как похоронили разведчика. Приезжайте помянуть гвардейца. Мы соберемся все.

Кожевников почувствовал толчок, и пол ушел у него из-под ног. Не хотел верить, что нет в живых Сашки Лозового. Однажды они встретились с ним на платформе в Сочи. «Мой сержант!» — закричал Сашка Лозовой и бросился на шею, ткнул в руки авоську с яблоками. Всего на минуту, а потом догонял уходящий поезд. Не удалось им тогда обменяться адресами, поговорить, выпить по-фронтовому, вспомнить свое отделение, живых и погибших солдат.

«Умер он от нефрита. После Нейсе все время болел почками».

«Болел почками», — повторял он строчку из открытки. Поймал простую мысль: ему никогда не забыть черную ночь на немецкой земле, скрипучий песок под ногами, апрельский холод 1945 года около реки. Память возвращала в недавний и невозможный мир, который отошел за долгими годами, но снова тревожил старого солдата. Не хотелось верить открытке, сообщению о Сашке Лозовом. Это он, зажав пальцами нос, окунулся с головой в ледяную воду и поплыл в чернильную темноту, навстречу свисту пуль, сплошному бою пулеметов — лучший разведчик саперного отделения.

Кожевников почувствовал угрызения совести. Растерял он солдат своего отделения, ничего не знал о них, ни с кем не переписывался. После войны первые годы приходили письма, он отвечал на них, а потом ниточка оборвалась. И вот спустя столько лет — после почти тридцатилетнего перерыва — открытка. На глаза навернулись слезы, он готов был расплакаться. Много у него появилось за эти годы друзей в разных экспедициях, где ему приходилось работать. Сходился он с людьми быстро и просто, но разве сравнишь эту дружбу с той, которая родилась на фронте, когда делились махоркой, кусками затертого сахара и последним сухарем! С Сашкой Лозовым вместе падали во время обстрела в один окоп, оба беспокойно думали о товарищах, не веря в собственную смерть.

Смерть разведчика Сашки Лозового не укладывалась в его сознании, противоречила вере в бессмертие фронтовиков. Одновременно усилилась тревога за всех оставшихся в живых солдат его отделения, и он почувствовал, что должен быть в Баку. Иначе он проклянет самого себя. Его замучает совесть.

Наконец, он вспомнил Афгана Аскерова: он танцевал в немецком городе лезгинку, яростно размахивая кухонными ножами, кружился на одном месте. Он всегда занимал место на левом фланге, четвертый с краю, черноволосый. В свободное время точил и правил бритвы и постоянно жаловался:

«Вах, вах! Почему Магомед подарил мне вместо волос нитки троса? Все бритвы тупятся на моей бороде».

Вернувшись с работы, жена застала встревоженного Кожевникова сидящим перед маленьким чемоданом. Он аккуратно складывал чистые рубашки.

— Павел, ты в командировку?

— В Баку лечу. Самолет через два часа. Умер Сашка Лозовой. Приглашают на сорок дней, — он взял со стола открытку и протянул жене. — Ты читала?