Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Гуд! — обрадовалась Жанна и захлопала в ладоши. — Идемте поговорим немножко по-английски.

Она схватила Умида за руку и повлекла за собой в комнату, которая оказалась настоящим музеем. Справа от дверей стояло пианино. В серванте красивая, причудливо разрисованная посуда. А сверху стоят хрустальные вазы разных фасонов.

Над софой распята тигровая шкура. Ощерившаяся морда зверя приподнята, смотрит в упор на всякого, кто сюда входит, будто сторожит обитательницу этих хором, оберегает ее покой.

На противоположной стене, закрытой сплошь ковром, висят крест-накрест сабли в богато инкрустированных ножнах, кинжалы, ножи.

Умид остановился в растерянности на пороге, не решаясь ступить в обуви на яркий ковер, похожий на весенний луг. Жанна засмеялась.

— Летс гоу…

— Погодите, я сниму туфли.

— Неве майнд, — закачала головой девушка.

Умид залюбовался статуэтками из слоновой кости — маленьким пузатым Буддой с выкаченными глазами, табуном белых слоников, фигурками полуобнаженных женщин — героинь древнеиндийского эпоса, — которыми были заставлены полки шкафа со стеклянной дверцей.

— Все это отец привез из Индии, — сказала Жанна.

— Уникальные вещи! Ручная работа…

Жанна что-то сказала по-английски, но Умид не понял.

— Джаннатхон, давайте поговорим по-узбекски, — сказал он, немного смутившись.

— Пожалуйста, если хотите… Только называйте меня просто Жанной, хорошо?

— Согласен. Это красивое имя.

— Вам нравится?

— Мало сказать — правится. Оно внушает уважение к тому, кто его носит…

Жанна провела Умида в следующую комнату. Нетрудно было догадаться, что это ее обитель. У Умида закружилась голова от нежного, тонкого запаха духов. Мебели не много, но подобрана со вкусом. Над небольшим столиком, на котором расставлены магнитофон, японский транзистор, фотоаппарат, кинокамера и еще какие-то предметы, висят небольшие портреты Софи Лорен, Жана Маре, Луи де Фюнеса.

Между двумя глубокими мягкими креслами изящный журнальный столик, удивительным образом державшийся на трех тоненьких, с карандаш, ножках. На столике откупоренная бутылка коньяка и две маленькие рюмочки. На ковре валяются, второпях сметенные со столика, несколько номеров рижского журнала мод.

Тумба трельяжа из богемского стекла сплошь заставлена красивыми разноцветными коробочками, флаконами, щеточками, какими-то блестящими инструментами.

Жанна показала на большую фарфоровую вазу с цветами, стоявшую на книжном шкафу, и попросила:

— Достаньте, пожалуйста, я хочу поменять воду…

— Пожалуйста, — Умид привстал на цыпочки и осторожно снял вазу. — Ого, она тяжелая. Вам помочь отнести ее?

— Если не трудно…

Они вышли на айван. Жанна вынула из вазы увядшие цветы. Умид выплеснул воду на землю и вернул посуду хозяйке.

— Теперь я свободен?

— Да, конечно. — В ее устремленном на Умида взгляде промелькнуло удивление. — Конечно, — повторила она и, насмешливо усмехнувшись, добавила: — Если не хотите мне помочь в английском, вы свободны.

Умид спустился во двор. И сейчас только почувствовал, как душно было в помещении. Прохладный ветерок освежил вспотевшее лицо.

«Зачем ей понадобилось именно сейчас доставать эту посудину? Достаточно было поставить стул, и сама бы без труда сняла… Хотела показать убранство своей комнаты? Зачем?»

Из дома вышел Салимхан Абиди. Теперь он был не один. Рядом с ним шествовала под руку женщина лет сорока. На ней было золотистое хонатласное платье. Несмотря на полноту, она еще сохраняла стройность, держалась прямо и свободно. Они подошли к людям, занятым приготовлениями к приему гостей, и о чем-то с ними заговорили. Лицо этой женщины было очень подвижно. Своей мимикой, манерой жестикулировать она напоминала Жанну.

Домулла и женщина направились к бассейну, на парапете которого сидели Умид и Инагамджан, беседуя и разглядывая рыбок в воде. Инагамджан шепнул: «Это Сунбулхон-ая, матушка Джаннатхон», быстро встал и, отвесив поклон, поздоровался с этой красивой женщиной.

Умид тоже поклонился ей. Сунбулхон-ая любезно подала ему руку, сказала:

— Рада вас видеть у нас в гостях, добро пожаловать.

— Спасибо. Мир и благополучие вашему дому, — невнятно проговорил Умид и почему-то покраснел.

Салимхан Абиди, оказавшийся уже слегка навеселе, счел все-таки необходимым представить жену.

— Это владелица моего замка и мать моего ребенка, — сказал он. — Укаджан, если я в своем возрасте сохраняю бодрость духа — это заслуга Сунбулхон-ая…