Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Полно, полно, владыка, не захваливайте! — кокетливо запротестовала Сунбулхон-ая. — Эх вы, мужчины, стоит вам немножечко выпить, такими становитесь любезными, столько источаете комплиментов! Инагамджан!

— Я здесь, аяджан! [15] Аяджан — матушка.

— Все ли готово к приему гостей?

— Все готово, аяджан!

— Смотрите, как бы не случилось так, что вы, хватив лишку, снова приметесь за свое: «А что я вам расскажу…» И случится, что некому будет присматривать за гостями!

— Этого не случится, аяджан! Коли я здесь, вам не о чем беспокоиться! Ведь это торжество в честь моего родственника. Так пусть же он повеселится, а мы за всем присмотрим…

— Так тому и быть, дружок, — посмеиваясь, сказал Салимхан Абиди и направился в угол двора, где жарились, источая щекочущий ноздри дым, шашлыки. Обернувшись, напомнил: — Сегодня у вас дел будет невпроворот. Придется после тоя развозить гостей по домам. Так что того, — он выразительно пощелкал себя по горлу, — не перестарайтесь…

— Все будет в ажуре, — сказал Инагамджан, прикладывая обе руки к груди.

— Умиджан, — с улыбкой сказала Сунбулхон-ая, притрагиваясь к его локтю, — сегодня день рождения вашего домуллы. Вы близкий ему человек, а посему вам надлежит пробыть у нас до окончания торжества. Останетесь сегодня у нас. А сейчас окажите любезность, помогите мне встречать гостей. Могу я вас просить об этом?

— Конечно!

— Спасибо. Я буду рассчитывать на вас.

Она благодарно улыбнулась Умиду и легко зашагала к ашхане, откуда доносился голос отдающего распоряжения мужа.

Все, включая хозяев, были заняты делом. Умид не знал, к чему приложить руки. Наверно, ему одному все еще не дали никакого поручения. Он испытывал неловкость. Инагамджан заметил это.

— Сунбулхон-ая — очень душевная и жизнерадостная женщина, — сказал он. — Любит шутки, веселье. Тем, кто ее не знает, может показаться даже немножечко легкомысленной, правда?

— Она мне понравилась, — ответил Умид. — Я люблю жизнерадостных людей…

— Браво, Умиджан! Мы с вами одинаково мыслим! Встречаются люди, внешность которых напоминает скорпионов. Я невольно сторонюсь таких. У них на физиономии написано, что они только и заняты всякими склоками. Эх-хе-хе, забывают некоторые, что живем-то на земле один раз… Нехорошо жизнь свою, короткую как мгновенье, проводить с черными мыслями в голове!

Умид усмехнулся:

— Вы совершенно правы. Все, что вы говорите, так же верно, как и то, что днем светло, а ночью темно…

Но Инагамджан уже прикусил язык. Потому что пришла Жанна и принесла на небольшом подносе две рюмки с коньяком. Подмигнув Инагамджану, сказала:

— Мальчики, это из папиной коллекции. Опрокиньте-ка за его здоровье!

«Мальчики» выпили. Жанна дала им по шоколадной конфете «Пахтакор» и ушла.

Инагамджан, разжевывая конфету, с тревогой посмотрел по сторонам — не заметил ли кто? Пообещал не пить, а можно ли было отказаться, если предложила Джаннатхон, своими руками налила. Он мысленно поблагодарил ее за догадливость. И всякий раз провожал ее преданным взглядом, когда она, веселая, празднично разодетая, носилась по двору взад-вперед.

Он проглотил слюну и, утерев рукавом губы, сказал, как бы оправдываясь перед Умидом:

— Больше в рот не возьму сегодня. Ведь мне еще сидеть за баранкой…

Часам к семи начали съезжаться гости. Инагамджан, Умид и еще трое из друзей семьи Салимхана Абиди стояли у распахнутых настежь ворот и встречали их: с изысканной любезностью пожимали руки, сопровождали во двор и усаживали на лучшие места за столом.

На улице около ворот выстроилась целая вереница легковых автомобилей.

Начало торжества никто не объявлял, оно началось как-то само собой. Еще собрались не все гости, а за столами, составленными большущей буквой «Ш», уже произносились тосты, слышались переливчатый звон рюмок и восхваления, поднимающие до небес виновника торжества. Садился один оратор, его сменял другой. И каждый старался перещеголять предыдущего в красноречии.

Прислуживающие у стола не успевали собирать пустые тарелки и подносить другие. Вначале Салимхан Абиди ходил от стола к столу, самолично ухаживал за наиболее почетными гостями, накладывал им в тарелки плов, куски мяса посочнее да пожирнее, делал бутерброды с черной икрой. Потом сел рядом с Сунбулхон-ая на самом заметном, ярко освещенном место. Он с упоением внимал речам, в которых гости говорили об его авторитете среди ученых-селекционеров, об огромном вкладе, который он внес в науку. Однако же, когда выпитое оказало свое воздействие, каждый стал обращать свой раскрасневшийся лик к соседу, и между гостями завязались разговоры, которые Сунбулхон-ая именовала «А что я вам расскажу…».