Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Хорошо, бабушка, я больше не буду так поздно задерживаться.

— Ты обещаешь, детка, а сама не делаешь…

— Я никогда теперь не буду приходить так поздно, вот увидите, — проговорила Хафиза и закрыла лицо руками. — В нашей махалле, оказывается, живут такие люди… могут убить ни за что человека. Словно бандиты с большой дороги. У меня чуть сердце не оборвалось со страху.

— Что же с тобой приключилось? — всполошилась старуха и только сейчас заметила, как бледна внучка, как покраснели у нее глаза после бессонной ночи. — Говори скорее, что стряслось, детка моя?

— Я шла домой, а двое пьяных… — Хафиза всхлипнула, — преградили мне дорогу и не пускают…

— Ах, боже мой! Где ж это было?

— Неподалеку от чайханы…

Вчера Хафиза во второй раз в жизни увидела такое лицо, которое внушает страх. Года два назад, когда она лежала в постели с высокой температурой, ей причудилась вдруг отвратительная физиономия, склонившаяся над ней. Хафиза пришла в ужас и долго металась, вскрикивая в бреду. Физиономия эта, заросшая до самых зеленых выкаченных глазищ, сразу же исчезла, но на всю жизнь завязла в памяти. Перед глазами Хафизы возникло бледное лицо, закрутилось, меняя форму, то вытягиваясь, то раздаваясь вширь, и в конце концов обратилось в щекастую физиономию Шокасыма, ощупывающего ее взглядом. Хафиза провела рукой по лицу, отгоняя наваждение. Она вспомнила давно прочитанный роман, где писалось, будто бы преступники обычно долгое время не дают о себе знать и, когда все о них позабудут, неожиданно мстят своим обидчикам. Как же она не предупредила об этом Умида? Надо будет с ним срочно повидаться…

Хафиза, то и дело сбиваясь, перескакивая с пятого на десятое, рассказала бабушке, что с ними вчера произошло. Та слушала, потеряв дар речи, мигая испуганно глазами. Забыла даже про утренний намаз.

— Ведь этот Шокасым — внук мыловара Умарали, — наконец выговорила она. — Слышала я и раньше, что этот парень не совсем удался. Но не думала, что он стал громилой… Может, сообщим твоему отцу? Пусть приедет да задаст ему как следует…

— Нет, бабушка, незачем его беспокоить.

— Хорошо, что тот парень случайно проходил мимо. А не пошли его аллах, что бы тогда было?

— И не знаю, бабушка.

— А кто тот парень? Ты его знаешь?

— Знакомый один.

— Посчастливилось тебе, аллах помог. Знать, грехов у тебя нету, — сказала старуха и призадумалась.

Родители Хафизы, оставляя на ее попечение повзрослевшую дочь, строго наказывали не спускать с нее глаз. А если Хафиза не будет слушаться, велели, чтобы она попросила Мархаматхон, соседскую девочку, написать им письмо. Вот и гадала старушка, как быть. И за внучку боялась, и не хотелось тревожить сына с невесткой. К тому же знала, как Хафиза расстроится, узнав, что она известила ее родителей. И так бедняжке не по себе, а то и вовсе сердечко разболится.

Ташбиби-хола подперла щеку ладонью и предалась думам, долгим и тревожным…

Хафиза два дня не выходила из дому. Читала конспекты. А спроси у нее кто-нибудь, о чем она читала, вряд ли смогла бы ответить. Может, Хафиза и на третий день не вышла бы на улицу, да надо было ехать сдавать экзамен. Первый вступительный экзамен. По химии. Самый трудный…

На одной из аллей зеленого институтского двора сидел на скамейке Умид. Он примостился с краешку: лавку облепила шумная толпа абитуриентов. Они перебивали друг друга, спрашивали различные формулы, спорили, волновались. Умид усмехнулся. Кажется, только вчера сам переживал то же самое. А сейчас удивляется, почему это ребята ломают голову над простыми вещами. Его так и подмывало разрешить разгоревшийся спор, но боялся проглядеть Хафизу. Он немного припозднился и теперь не знал, то ли Хафиза еще не пришла, а может, сдает уже экзамен с группой, приглашенной раньше всех.

Вот и приходится стараться примечать и тех, кто входит в распахнутые настежь ворота, и тех, кто появляется из институтского подъезда.

Мимо сновали парни и девушки. А некоторые, стараясь использовать последние минуты, торопливо листали учебники. Времени уже было около десяти, а Хафиза все еще отсутствовала. Умид заволновался. Встал и, смешавшись с абитуриентами, тоже начал прохаживаться по аллее. И вдруг увидел Хафизу. Совершенно неожиданно. Она была в группе девушек, высыпавших из подъезда. Умид заспешил к ней, но его опередили. Какая-то девушка обняла Хафизу, поцеловала в щеку, и они закружились, весело смеясь. Хафиза заметила Умида и незаметно показала ему четыре пальца. Вид у нее был обескураженный. Подруга, не умолкая, трещала, что это очень здорово, получить четверку, и что если Хафиза получит еще один «хор», а потом пятерку, то пройдет по конкурсу. А вот ей еще только предстоит сдавать, и она так волнуется, что все начисто забыла. Она такая невезучая, что ей всегда попадается самый трудный вопрос.