Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Умид вздрогнул и улыбнулся, возвращаясь к действительности.

— Я хотел попросить Навои изменить конец поэмы, чтобы она и в наши дни была актуальной.

— Как изменить?

Умид сжал в своей руке теплую ладошку Хафизы и сказал, обжигая ее щеку своим дыханием:

— Чтобы у поэмы о Фархаде и Ширин был счастливый конец.

— А вы напишите свою поэму! — сказала Хафиза, смеясь.

Умид неожиданно резко остановился.

— Хафиза! Глянь-ка на небо! Сколько звезд на нем! Ты только посмотри, какое оно красивое, наше небо! Словно на темно-синем бархате просыпаны крупные жемчужины…

Умид смотрел в небо, в его глазах отражались звезды. Тихо, спотыкающимся от волнения голосом он начал декламировать:

Хафиза молчала, была все так же задумчива. Миновали почти целый квартал. Умид спросил:

— Ну как?..

— Это ваши стихи?

— Ты сначала скажи, понравились ли они тебе?

— Да.

— Нет, не мои, к сожалению…

Хафиза чуть ускорила шаги. Умид сжал ей руку.

— Уже очень поздно, Умид-ака. Наверно, бабушка уснуть не может, меня дожидаясь. Если папа узнает, что я так поздно являюсь домой, вы знаете, что со мною будет?

— Ладно, больше привалов делать не станем, — пробурчал Умид обидчиво.

Хафиза с нежностью посмотрела на него и, улыбнувшись, взяла под руку.

Чем дальше удалялись от центра, тем меньше фонарей освещало улицы. На окраине Оклона они вступили в неширокий темный переулок. Только у чайханы неярко светилась лампочка, рассеивая по земле желтый свет. Когда проходили мимо освещенных окон, за пыльными стеклами которых угадывались силуэты людей, сидящих на сури, дверь чайханы шумно распахнулась и из нее вышли на улицу двое пьяных парней. До слуха Умида донесся их непристойный разговор, густо приправленный матерщиной. Он придержал Хафизу за локоть, чтобы поотстать от них. Парни то начинали горланить песню, то, поговорив о чем-то, начинали до неприличия громко хохотать. Один из них оглянулся и, оттолкнув приятеля, остановился. Широко расставив ноги и уперев руки в бока, он поджидал, когда приблизятся парень с девушкой. Хафиза хотела принять свою руку, но Умид не выпустил.

— Зачем? Пойдем так. Их стесняться, что ли? — сказал он тихо.

Они хотели обойти квадратного детину, перегородившего собой пол-улицы, но тот сделал жест, повелевая остановиться.

— Ба! Кого я вижу! Да это же Хафизахон! — воскликнул он, нехорошо осклабясь. — Откуда ее, усталую, так поздненько ведут?

Умид почувствовал, как задрожала у Хафизы рука.

— Это Шокасым из нашей махалли, отвратный тип. Я боюсь его. Давайте вернемся, я знаю другой переулок, где можно пройти, — зашептала Хафиза, испуганно прижавшись к Умиду.

От взгляда Шокасыма не могло укрыться, что девушка испугалась. Вокруг темно. И никого нет на улице. Шокасым самодовольно ухмыльнулся и шагнул им навстречу. Его приятель, удалившийся было на несколько шагов, вдруг заметил, что напарника нет рядом, и, обернувшись, спросил заплетающимся языком:

— Что ты остановился?.. Чужак, что ли, в нашей махалле? Да еще и под ручку!.. Отвадим сейчас! — Хищно растопырив локти в стороны, он подошел и встал рядом с Шокасымом.

— Видишь ли, в нашей махалле объявилась одна распутница, — сказал Шокасым со злостью.

— Не бойся, идем, — шепнул Умид Хафизе, сильнее прижав к себе ее руку. Она ощутила тыльной стороной руки, как сильно колотится его сердце. Догадалась, что Умид только внешне спокоен. Он даже улыбнулся, стараясь подбодрить ее. Но Хафиза потянула Умида назад, проговорив еле слышно:

— Я боюсь. Они всегда с ножами. Месяц назад их дружки в нашем переулке ранили человека…

— Вы всех задерживаете здесь и оскорбляете? — спросил Умид у Шокасыма.

— Мы здесь хозяева! Что хотим, то и творим! Поворачивай оглобли и сматывайся отсюда, а девку оставь, без тебя проводим!

— Отойдите с дороги и дайте нам пройти!

— Ишь ты-ы!.. Кто тебе позволил совращать девушку из нашей махалли? Отвечай, пижон! — прорычал Шокасым, медленно приближаясь.