Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Правда! Приехав из Ташкента, я сразу заметила, как легко здесь дышится, — сказала Хафиза и опустила еще ниже стекло дверцы.

— А вода какая вкусная у нас! Станете пить, оторваться не сможете.

— Я в первый раз вижу горы так близко! Как они красивы вблизи!

— Дай-ка я расцелую твои глазки, Хафизахон! И люди здесь под стать родной природе. Вот я плоха разве? — сказала Шахнозхон-апа и захохотала, широко открыв рот и поблескивая золотыми коронками на зубах мудрости.

— Вы замечательный человек, тетушка! — воскликнула Хафиза.

Патилахон взглянула на нее, желая удостовериться, серьезно та говорит или иронизирует. И, заметив, что это вырвалось у Хафизы искренне, что она сказала так, пребывая в радостном возбуждении, заулыбалась сама и с нежностью посмотрела на свою мать, как бы желая высказать взглядом: «Я тоже вас очень-очень люблю…»

Шахнозхон-апа обернулась и, посерьезнев, спросила, внимательно разглядывая Хафизу:

— Хафизахон, ваш род весь из Ташкента или, может, кто-нибудь из ваших предков происходит из Ферганы?

— Право, не знаю, тетушка.

— Скорее всего, или ваш прадед, или прабабушка ферганские. Как бы то ни было, кто-то из ваших прародителей отсюда, из Ферганы. Вы уж не отпирайтесь — то, что ваши глаза такие большие и имеют миндалевидный разрез, подтверждает мои предположения. У наших девушек в точности такие глаза. И вам очень к лицу эта ваша родинка — ну ни дать ни взять ферганская!

Слова матери больно хлестнули по самолюбию Патилыхон. Она заерзала, с неудовольствием поглядев на мать, гадая, что она могла найти хорошего в этой приезжей девчонке. Потом наклонилась вперед и с ехидной усмешкой поглядела на ее родинку. Патилухон, считавшую себя самой красивой среди подруг, покоробило, что мать, видимо не обдумывая своих слов, так уж захваливает в присутствии собственной дочери другую девушку. Хафиза это почувствовала, но сделала вид, что ничего не заметила. Отвернулась к окну и стала смотреть вдаль.

— Опять горы… — заметила она чуть слышно.

Высокие горы. Вершины покрыты снегом. Кажется, горы накинули на плечи зеленый шелковый халат, а на головах у них чустские тюбетейки, вышитые белым узором по темному. Порой вдали виднелись розовые и коричневые глыбы скал. А там, наверху, поближе к снегу, растет арча. Ее тысячелетиями не касался ни один топор. У подножия, среди зеленеющих садов, виднеются кишлаки. Их жители пьют чистую холодную воду из горных потоков. На яйляу пасутся отары овец, резвятся табуны жеребят. А туда, где склоны сплошь покрываются яркими цветами по весне, будто кто накрывает их сказочным сюзане — вышитым ковром, заботливые хозяева выносят на все лето ульи с пчелами… Эти великаны горы и сделали Ферганскую долину самым прекрасным уголком земли, опоясав ее со всех сторон плотным кольцом неприступных естественных стен, подобно крепости оказывавшимся всякий раз как на пути холодных ветров, так и перед полчищами вражеских орд.

Горы взирают с высоты гордо и безмолвно. Словно говорят: «Фергана — это мы. Когда люди произносят — Фергана, то подразумевают нас. Не будь нас, не сбегать бы в долину певучим прозрачным рекам, утоляющим жажду полей, не носиться б над землей шалунишке ветерку, приносящему людям радость и упоение. И не было б этой красы вокруг, от которой вы нынче, любуясь, не можете оторвать взора…»

Хафиза смотрела на горы и улыбалась своим мыслям. Она нисколько не жалела, что поехала в Вуадильский район. Теперь она была даже благодарна матери, что та уговорила ее. В эти дни, именно сейчас, когда ей так хорошо и отрадно и лицо ее гладит прохладный горный ветер, пахнущий снегом и арчой, Ташкент опаляет знойным дыханием саратан. Люди не ведают, где от него спастись, дышат с трудом, опаляя себе ноздри, в которые набивается едкая горькая пыль. Почему же солнце, такое ласковое здесь, совсем недоброе в эту пору к ташкентцам?.. По тем раскаленным улицам сейчас идет человек, измученный жарой, и, наверно, останавливается у каждой будки с газированной водой…

Мысли перенесли Хафизу в Ташкент, и здесь все разом перестало существовать для нее. Ферганская природа для нее померкла и перестала вызывать у нее интерес. Кликни ее сейчас Умид — оставила бы эти величественные горы, шумные белопенные потоки и радуги над водопадами, похожие на павлиний хвост, — сию минуту помчалась бы к нему, ласточкой обернулась бы, чтобы скорее долететь… Ей казалось, что теперь ее судьба в руках Умида — один только он может сделать ее счастливой, заставить зацвести, как цветок по весне…