Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

И он заплакал, уткнувшись лицом в ладони. Худые плечи его вздрагивали.

— Ака, возьмите себя в руки. Я займусь этим делом, все узнаю, — пытался успокоить его Нишан-ака. Зачем он принес в дом эту чертову писанину? — Произошла, видно, ошибка. Хотели написать про другого человека.

— О аллах праведный, непостижимо наказание, неведома судьба… — приговаривал Эсан-бува, воздев руки, а слезы так и текли по худым его щекам. Вдруг, дико вытаращив глаза, он начал читать молитву, точно желая этим отвести от себя обрушившуюся беду. Он вытирал руками лицо, точно ребенок, шмыгал носом и вторил: — Ло-о илоха илло анта субхонака инни кунту миназ золимин! О аллах, каюсь! Куфф, куфф!..

Нишан-ака вышел из дома и тихонько притворил дверь. Рукой поманив ребятишек, игравших во дворе, тихонько сказал им:

— Ступайте к деду, поиграйте с ним…

Но дед отстранил от себя правнуков, прикрикнув на них. Ребятишки, растерянные, вышли из комнаты. Дед впервые обошелся с ними так грубо.

С этого дня обычно жизнерадостный бува сделался мрачнее тучи.

В субботу в махалле играли той. Женился парень, которого Эсан-бува когда-то сажал к себе на колени и сказки рассказывал. Но никто не позвал Эсана-буву на той. Есть поговорка: «На празднество иди по зову, на горе — без зова». И Эсан-бува остался дома, посчитав, что, должно быть, о нем просто забыли.

В понедельник скончалась младшая сестра Хайитбая-аксакала. Эсан-бува, следуя той же народной мудрости, вышел, намотав на голову чалму, и направился к дому приятеля. Встречались знакомые, но никто на него даже не взглянул. Аксакалы махалли, его сверстники, с которыми он водил дружбу более полувека, про-ходили мимо, отворачиваясь и хмуря брови. «Ия, что я, прокаженный какой?! Почему друзья не глядят на меня? На приветствие отвечают еле слышно, будто нехотя…» — гадал Эсан-бува, окончательно растерявшись.

В святую пятницу он направился в мечеть, чтобы совершить полуденный намаз. Опять все сторонились его, избегали его взгляда. А мутаввали мечети, когда Эсан-бува перед тем, как вступить в храм, снимал калоши, задел его локтем:

— Слушайте! Что делать в мечети человеку, осквернившему веру?

— Э-э, это же клевета! — возразил Эсан-бува.

— Выйдите из святого храма! Позор вероотступнику!

— Это тебе позор! — взорвался Эсан-бува. — Пьяница ты и спекулянт, которого покарает гнев аллаха! Сдохнуть тебе, такому мутаввали! Сейчас ка-ак дам вот этим посохом — сдохнешь, ревя подобно ишаку! Жизнь мне сейчас нипочем, знаешь ты это?

Эсан-бува произнес все это так гневно, что мутаввали струсил не на шутку и отступил. Он видел, что старику сейчас в самом деле ничего не стоило хватить посохом по голове.

Мусават Кари, уже сидевший внутри мечети, лицом к михрабу [69] Михраб — ниша во внутренней стене мечети, указывающая направление к Мекке. , скосив взгляд, наблюдал за разыгравшимся у ступенек скандалом. Пальцы его рук, как полагалось при молении, касались ушей, но помыслы были обращены не к аллаху — он прислушивался к происходившему у дверей спору.

— Почему ты, не спросив меня ни о чем, говоришь мне эти слова? Я никому не говорил такого. Позови тех, кто выпускает эти самые газеты, я поговорю с ними!..

— Нашкодил, а теперь глядите-ка, что говорит! Или нас за глупцов считаешь?! — кричал мутаввали, отступая вовнутрь мечети. — Объявил, что отказался от веры, а сам в мечеть пожаловал! Вспомнил о смерти? Теперь даже муздиканты не придут на твои похороны.

— Прокля-ятье!!! — возопил Эсан-бува и, побледнев, рухнул на сложенную рядками обувь, которую снимают, входя в мечеть.

Поспешно подскочили братья — мастера по кладке дувалов Мухаммаджан и Ахмаджан. Окинув мутаввали гневным взглядом, они отстранили его, подняли лежавшего без чувств Эсана-буву и осторожно понесли старика в свой дом…

Эсан-бува несколько дней лежал в постели. Ни с кем не разговаривал, отказывался от еды. Нишан-ака ходил сам не свой, места себе не находил. Не знал, с какого конца взяться, чтобы разгадать тайну происшедшего. Третьего дня он побывал в редакции. Там ему сказали, что корреспондент, которого он ищет, за какую-то провинность недавно уволен с работы. «Хорош, наверно, шарлатан, коль выгнали», — подумал Нишан-ака и, взяв его адрес в отделе кадров, поехал к нему домой. Однако и здесь его не застал. Оказывается, он квартировал у чужих людей и неделю назад уехал к родителям, проживающим в другом городе.

В воскресенье Арслан зашел домой к Кизил Махсуму, чтобы возвратить последнюю часть долга. Хозяин, Мусават Кари и Атамулла сидели за дастарханом. Подвинулись, пригласили Арслана. Неприлично не отломить и кусочка хлеба, если угощают. Арслан сел.