Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Хамида-апа принесла горячих слоеных пирожков с мясом собственного приготовления. Взяла чайник, чтобы заварить свежий чай.

— Мама, давай я, — сказала Барчин.

— Ничего, ничего, дочка, — ответила мать. — Развлекай гостя, а я уж, так и быть, за вами поухаживаю. А ко мне придут гости, будешь ухаживать ты. Это будет справедливо. Верно, Арслан?

Арслан, смутившись, кивнул. Барчин пригласила его в кабинет отца и показала книги, расставленные в стеклянных шкафах. Сказала, что, если ему захочется что-нибудь прочесть, он в любое время может воспользоваться их библиотекой.

На стене висела картина. По ядовито-желтой пустыне идут красноармейцы. Заслоняясь руками от секущего песка, идут они навстречу горячему ветру, навстречу красному восходящему солнцу. А вдалеке, где небо еще затянуто мглой, за их спинами, как символ прошлого, развалины старой, заброшенной мечети…

Барчин сказала, что эту картину ее отцу подарил художник, который служил в отряде Буденного. В комнате снова появилась Хамида-апа. Она заметила, что Арслан любуется фотографией ее дочери, и ей вспомнилось, как некогда Хумаюн Саидбеков так же вот приходил к ним в дом. И был он такой же сдержанный, немногословный. Ей тоже приходилось развлекать его. Скромный парень, Арслан чем-то напоминал ей молодого джигита Хумаюна, в которого влюбилась она тогда. А связав судьбу с этим человеком, нашла свое счастье. Теперь же, разумеется, она мечтала о счастье дочери. Она была уверена, что только человек, понравившийся ее девочке, может принести ей счастье. Она бесшумно вышла.

— Подарите мне эту фотографию, — попросил Арслан.

— Пожалуйста, — согласилась Барчин. — Только чем она вам понравилась?

— Вы здесь похожи на Нефертити.

— Вот как? Значит, вы в Нефертити влюблены? — проговорила Барчин обиженно.

— Ну что вы! — засмеялся Арслан. — Вы похожи на нее чуть-чуть, но вы красивее ее!

Они оба рассмеялись. Заговорили об искусстве. Барчин искренне восхищалась тем, что благодаря искусству мастера, изваявшего Нефертити, ее красотою восторгаются и в наши дни. Прекрасным не восторгаться нельзя.

И тут Барчин вспомнила свою тетю, которая любит разглагольствовать о морали, обвиняет современную молодежь в распущенности и невоспитанности. А однажды, когда Барчин в большой комнате играла на пианино, тетя проходила мимо открытых окон, ведя за руку пятилетнюю дочурку. Девочка вдруг остановилась, завороженная музыкой. Тетя грубо дернула девочку за руку: «Иди же, что остановилась? Из-за тебя я опаздываю…» Девочка, желая послушать музыку, заупрямилась. И тут тетя дала девочке пощечину. Девочка громко заплакала и пошла рядом с матерью. Возможно, этой пощечиной мать убила в девочке самое прекрасное, что могло в ней расцвести, говорила Барчин. С той поры она не любит свою тетку. А ее разговоры просто раздражают Барчин, и она обычно уходит в другую комнату.

В дверь опять заглянула Хамида-апа, спросила, не принести ли чаю.

— Лучше персиков! Арслан-ака любит персики! — сказала Барчин.

Хамида-апа пошла на кухню, чтобы помыть фрукты. Она была рада, что дочь повеселела, так задорно смеется. А то как приехала со стройки, все почему-то грустила. Чутье подсказывало ей, что не все у дочери благополучно. Не углядел, видно, отец за нею на строительстве, куда напросилась она поехать с ним. С трудом Хамида-апа выпытала у Барчин об Арслане.

И вот уже несколько дней Барчин снова порхает по дому.

Хамида-апа и Хумаюн-ака были довольны, что их дочь выросла независимой, самостоятельной. Как говорится, за словом в карман не полезет. Это оттого, что девочка много читает. И память у нее отменная.

Иногда родителей даже начинало беспокоить, когда она засиживалась за учебниками. Они заставляли ее пойти на улицу погулять. Но ничто не могло оторвать Барчин от книги, если она не решила трудного уравнения или не заучила длинную формулу по химии.

В те дни, когда приходили подружки, в доме звучали смех, шутки. Хамида-апа, радуясь за дочь, говорила: «Ученье, конечно, очень важно, однако и про развлечения забывать нельзя. Мы в твои годы красили усьмой брови да шили тюбетейки. Не ведали ни о теоремах, ни о прочем таком…» Девушки смеялись и, чтобы уважить мать своей подруги, выжимали усьму на донышко перевернутой пиалушки, наматывали на кончик лучинки ватку и принимались красить друг другу брови. Словно крылья ласточки, брови Барчин становились от этого тусклыми, теряли блеск. Ее брови не нуждались в усьме, они и без нее были густы и бархатисты.