Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

А девушка жаловалась Мирюсуфу на свою горькую судьбу. Он сжалился над ней, вытер ей слезы и трогать не стал… Утром ушел, не взяв предложенных червонцев…

Вскоре пришло время, когда баям вышибли их волчьи зубы. Народ отнял у них права, по которым они могли творить что хотели. Молодая жена ушла из дома Иноятбая, уподобясь птице, вырвавшейся из клетки. Явилась она в дом молодого парня Мирюсуфа и сказала ему, что любит его с той ночи, когда его увидела. И он только теперь, при солнечном свете, смог разглядеть, какой дивной красоты девушка предстала перед ним. «Я свою честь сберегла для тебя, благородный джигит», — сказала она и опустила голову. И они поженились. Без тоя, без шума. И дружно живут уже много-много лет. Вместе состарились, воспитали двух дочерей и сына…

Рассказав об этом, Мирюсуф-ата умолк. А на устах его появилась чуть приметная улыбка.

Приход Матвеева и Нишана-ака словно бы ярко озарил комнату Мирюсуфа-ата, постепенно наполнявшуюся мраком. Казалось, фитиль лампы, начавшей было, мигая и коптя, угасать, вновь загорелся ровно и мерно.

Старик посветлел лицом, облегченно вздохнул. Все это время, пока беседовал с друзьями, он ни разу не почувствовал боли. Он сказал об этом, на что Матвеев ответил:

— Если наше присутствие приносит вам облегчение, мы будем приходить каждый день.

— Спасибо, друзья мои. Когда у вас будет время, тогда и приходите. Я всегда рад вас видеть. Когда я беседую с вами, словно бы излечиваюсь…

Матвеев и Нишан-амаки просидели у постели больного до вечера.

Через день Мирюсуфа-ата опять стали мучить боли. Будто наглотался он горящих углей и что-то острое, пронизывающее подступало к самому горлу. Старик стонал, сжав зубы. На бледном лбу его выступили бисеринки пота.

Арслан сбегал в махаллинский Совет и оттуда позвонил в поликлинику. Вскоре пришли врач и медсестра. Они дали больному каких-то таблеток и сделали укол, после чего Мирюсуф-ата уснул.

Разбудили его голоса, донесшиеся со двора. Еще не совсем очнувшись, он был как в бреду, и губы его бессвязно что-то шептали. На айване кто-то громко справлялся о нем, а сын, понизив голос, давая понять, что отец спит, говорил:

— Прошу, пожалуйста. Он скоро проснется…

— Да исцелит его аллах. Одному всевышнему ведомо, как лучше исцелить человека. А это наш уважаемый Кари-ака. Ты его знаешь? Он человек ученый, мулла…

— Знаком…

— Хвала. И отец твой очень уважает Кари-ака. Вот и привел я домуллу к нему. Пусть почитает над ним молитву и исцелит его.

Мирюсуф-ата старался угадать, кому принадлежат эти знакомые голоса — один пронзительный, громкий, другой сиплый. Догадался, кто это. И верно, в прихожей послышались шаги, и в комнату ввалились махаллинцы Кизил Махсум и Мусават Кари. Они с порога громко поприветствовали хозяина и направились прямо к кровати, чтобы поздороваться с ним за руку. На пороге остановился растерянный Арслан. Он с беспокойством смотрел на отца.

Кизил Махсум поставил на низенький столик узелок и развязал его. В нем оказались стопка румяных лепешек, несколько крупных гранатов и черный с синеватым отливом виноград.

Мусават Кари тем временем тоже развернул свой сверток и поставил на столик банку с медом.

— Добро пожаловать, — с трудом проговорил старик, затем обратился к Арслану: — Сынок, постели курпачу, пусть гости сядут. Разверни дастархан…

— Хорошо, отец. Как вы себя чувствуете?

— Я, кажется, немножко бредил… Родители мне приснились, мать и отец. Отец и говорит: «Держи живот в тепле, ты крепко простудился, сынок. Найди немножко медвежьего жира и сделай массаж». Вот что посоветовал мне отец. Может, произойдет чудо, а?.. Сынок, Арслан, завтра раздобудь немножко медвежьего жира.

— Хорошо, отец, — пообещал Арслан.

— Вам, уважаемый, теперь получше? — спросил Кизил Махсум.

— Лучше, значительно лучше.

— Да исцелит вас аллах.

— Сами-то вы как поживаете? Здравствуют ли дети? Все ли благополучно в доме? — осведомился старик, переводя взгляд с одного гостя на другого.

— Благодарю.

Гости уселись у стены на мягкой курпаче, поджав под себя ноги.

Кизил Махсуму было лет сорок. Быстрый, пронизывающий взгляд и крупный нос с горбинкой, похожий на ястребиный клюв, придавали его лицу хищное выражение. Над верхней губой у него красовались квадратные усы, недавно вошедшие в моду. На голове он неизменно носил зеленую, цвета маша, бархатную тюбетейку, поверх рубашки надевал шерстяной камзол. На ногах мягкие блестящие ичиги с кавушами.