Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Домулла подал заявление о том, что отказывается быть вашим научным руководителем, — сообщил он, как бы спрашивая: «Ну, что же будем делать?»

Умид медленно подошел к столу и сел на прежнее место. Теперь судьба его зависела не от него. А от того, поймут его правильно или нет.

«Да-а, скверно обернулось дело, — размышлял Шукур Каримович, разглядывая аспиранта сквозь тонкий слой сизоватого дыма, постепенно растворяющегося над столом. — Помнится, не очень-то веселым был этот парень и на своей свадьбе…»

Директор закурил еще одну папиросу, сказал тихо:

— Я должен буду поглубже вникнуть в это дело. На днях мы вернемся к этому разговору, ука. Посоветуюсь с парторгом института, кое с кем из членов ученого совета. Если вы действительно ни в чем не виноваты, думаю, выход из положения найдем. А сейчас ступайте и продолжайте заниматься своим делом… Минутку, — сказал директор, когда Умид уже взялся за ручку двери. — Думаю, в ваших интересах пока не говорить никому об этом…

Умид кивнул и вышел из кабинета.

…День следовал за днем. Умид заставлял себя работать. В институт приходил спозаранку и просиживал за своим столом дотемна. Снова и снова листал тетради, сопоставлял, вспоминал, пытаясь разобраться, чем вызвана разница в результатах тех или иных опытов. Проходили минуты, они складывались в часы, — он не замечал, как заканчивался рабочий день.

Порой не только перечитывал свои записи или чьи-то диссертации, защищенные раньше в институте, но заново ставил опыты, чтобы сравнить полученные данные. Работал до изнеможения — это помогало забыться.

Домой Умид не спешил еще и потому, что там не было под рукой необходимых книг и справочников. Их нехватка ощущалась особенно остро теперь, когда он не мог пользоваться богатой библиотекой бывшего тестя. К тому же по ночам все еще держались заморозки, и в его комнатенке было холодно. Руки коченели, с трудом удерживали ручку.

Правда, третьего дня Умид сам заново выложил плиту и прочистил дымоход. Но осенью он не запасся топливом, и нынче топить следовало экономно. Умид придвинул свой стол вплотную к плите и разжигал огонь только перед тем, как сесть работать.

Он постепенно вернулся к своим старым привычкам. Жизнь в доме Абиди начинала ему казаться давным-давно увиденным сном. На душе становилось спокойнее, рана на сердце затягивалась. Никто не напоминал Умиду о том, что произошло. Словно все о нем забыли…

Однажды, это было в субботу, около калитки, скрипнув тормозами, остановилась машина и дважды просигналила — словно два гвоздя вбили Умиду в сердце. Он выскочил на крыльцо и посмотрел на улицу. Из машины вылез Инагамджан и знаком предложил спуститься вниз. Умид набросил на плечи пальто и вышел. Подал Инагамджану руку.

— Зашли бы, выпили пиалу чаю, — промолвил Умид.

— Спасибо, приятель. В другой раз. Сейчас спешу, — говорил Инагамджан, копаясь во внутреннем кармане пиджака. — Просили передать ваш паспорт и другие документы, вот они, пожалуйста.

— Спасибо, они мне как раз очень понадобились.

— Скажите-ка, йигит, из-за какого пустяка у вас разлад получился?

Умид вспомнил, как Инагамджан сам однажды не очень лестно отозвался о Жанне. Он усмехнулся, испытующе оглядел его, стараясь уяснить для себя, кто он, этот Инагамджан, — честный парень, тоже запутавшийся в сетях Абиди, или пройдоха и лицемер?

— Между прочим, от вас я узнал, что Жанна до меня уже была замужем, — сказал Умид. — Заметьте, не от нее, а от вас.

Инагамджан покраснел, потупился.

— Я вам только сказал о том, что слышал от других. Не знаю, правда это или нет…

— Впрочем, это не главное… Вам очень интересно узнать, почему мы развелись? А для чего? — Умид в упор разглядывал Инагамджана, чувствуя, что даже машину Абиди он сейчас ненавидит и, будь она живой, пнул бы изо всей силы в отсвечивающий, как зеркало, полированный бок. — Зачем вам это знать? — переспросил Умид резко. — Чтобы спустя какое-то время выложить подробности следующему зятю домуллы?

— Вы меня правильно поймите, — сказал Инагамджан, не смея взглянуть ему в лицо. — Я вовсе не собираюсь вмешиваться в вашу семейную жизнь, да только… Скажу вам по правде, Сунбулхон-ая велела мне узнать, долго ли вы намерены жить так, — он многозначительно кивнул на балахану. — Можно ли, приятель, сжигать весь дом, чтобы вывести тараканов? Что, если мы сейчас сядем в машину и я вас доставлю прямехонько к вашей семье? А?.. Как думаете?.. Сунбулхон-ая твердит без конца, что успела к вам очень привязаться и любит, как сына. А Жанна не прочь на коленях вымаливать у вас прощение. А домулла, тот даже слег в постель — переживает, что в гневе наговорил лишнего. Старый человек, нервный, ни к чему вам на старого человека обижаться… Если б вы слышали, как они вдвоем набросились на бедную Жанну — ругали на чем свет стоит… Может, поедем, а? Давайте обрадуем стариков. Сколько им жить-то осталось, не будем огорчать на старости лет… А Жанна сколько слез пролила за эти дни… Дружище, когда человек кому-нибудь прощает один грех, то с себя снимает сотню грехов. Поехали, а?