Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Умид рассмеялся и хлопнул Инагамджана по плечу:

— Ну, хватит, парень, заткни-ка свой фонтан. Пойдем лучше чай пить.

Инагамджан пожал плечами.

— Не обижайтесь, роль миротворца всегда считалась благородной, — продолжал Умид. — Но в данном случае она только унижает вас. Постеснялись бы…

— По совести сказать, я не знаю, что там у вас произошло. Но что мне наказали, то я и передаю.

— Сдается мне, вы любое поручение исполнили бы, если б даже оно граничило с подлостью, — лишь бы хорошо платили. Не так ли? — заметил Умид с усмешкой, глядя в упор на Инагамджана.

— Напрасно вы так думаете, — с обидой проговорил Инагамджан. — Я вам передаю всего только их слова. А сам я думаю: «Хоть бы он не согласился!» Вы обо мне, оказывается, паршивого мнения, братец. А я вам никогда зла не желал… И теперь вот откровенно говорю вам, что они меня послали — поговорить с вами, узнать ваше настроение и выпытать, что вы намерены дальше делать. А паспорт — это предлог… Домулла думал, что вы испугаетесь, когда он отказался быть вашим научным руководителем. Он мне самому говорил, когда я вез его: «Этот безродный выскочка на животе приползет в мой дом, будет умолять…» Но вы стойким оказались. Молодец! Домулла слег с досады. Вы сильнее его. Духом сильнее…

— Хватит, Инагамджан. Лучше об этом не говорить. А то я плохо вас понимаю: вертитесь, словно флюгер на шестке. Начали во здравие, а кончили за упокой. Вы же знаете поговорку: «Кто хоть однажды изменил другу, тому уже имя предатель — он верным никогда и никому не будет». Таких людей никто не любит.

— Но домулла мне не друг и никогда им не был! — запальчиво сказал Инагамджан. — Я был у него слугой! А на днях ухожу!

— Нашел место, где больше платят?

— Нет, надоело! Они заставляют меня и дрова колоть, и двор подметать. Скоро заставят уборную чистить!.. Да еще приходится отвозить домуллу после работы к его молодой красотке, что живет за городом. И жди на улице несколько часов кряду, пока он… Ты многого еще не знаешь. Вот какое у меня положение, Умиджан, — врагу не пожелаю! Осточертело все это. Поищу другую работу.

Умид усмехнулся, помолчал минуту. Было ветрено, и он плотнее запахнул полы пальто.

— Нехорошо разговаривать стоя на улице. Идемте в дом, — еще раз пригласил Умид.

— Нет, дружище, я поеду. Не сердитесь на меня. Поверьте, вы всегда мне нравились, и я никогда не хотел вам зла. Прощайте…

Инагамджан сел в машину и захлопнул дверцу. «Волга» рванулась с места и тотчас исчезла за углом.

Семейство Абиди терпеливо выжидало некоторое время. Когда же стало ясно, что разбитый горшок склеить не удастся, на семейном совете было решено жестоко отомстить бывшему зятю.

Сунбулхон-ая приглашала в гости самых языкатых женщин из различных махаллей и между делом, как бы невзначай, «проговорилась» о мужском бессилии Умида. С удивительным бесстыдством рассказывала, вникая в подробности, что бедняжка Джаннатхон измучилась с таким мужем — какой была до замужества, такой и осталась, и нынче не знает, как считать: выходила замуж или нет…

Расчет Сунбулхон-ая оказался верен: слухи об этом с быстротою молнии распространялись по махаллям. Старухи сочувственно качали головой, жалея дочку почтенного домуллы.

Поговаривали, будто бывший зять домуллы украл у тещи золотой перстень с бриллиантом, а когда хозяева спохватились и начали искать, испугался и бросил тот перстень в раковину под рукомойником.

Жанна среди подруг как-то, смеясь, заметила: «Фи, у него изо рта дурно пахло!»

Сам же профессор Салимхан Абиди в обществе своих коллег часто сворачивал на «этого зайку-зазнайку», говорил с возмущением: «Просто поразительно! Сам молодой, а держится за хвост старых обрядов и обычаев, на борьбу с которыми столько сил тратит комсомол! Он не хотел выпускать нашу дочку даже на улицу. Не вмешайся я, пожалуй, надел бы на нее паранджу! Ума не приложу, то ли у него предки были священнослужителями — улемами или шейхами… Словом, не знаю, не знаю, чем объяснить…»

Умид однажды встретил на улице подругу Жанны. Он приветливо кивнул ей, но она сделала вид, что не заметила его, и прошла мимо. Поравнявшись со своей знакомой, что-то шепнула той на ухо. Они оглянулись на Умида и расхохотались.

Если бы так нагло посмеялись над ним мужчины, Умид подошел бы и потребовал объяснения. Он заставил бы их плакать, не объясни они толком причину своего смеха. Но это были женщины…