Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Умид не знал, к чему отнести эту новую странность профессора: к обычным его причудам или к тому, что стареет…

Умид отложил ручку и, откинувшись на спинку кресла, посидел минуту с закрытыми глазами. Когда буквы начинали сливаться, он всегда так делал, чтобы дать глазам отдохнуть. По затылку словно били маленьким молоточком. Признак усталости. Самым большим желанием сейчас было пойти в спальню и залезть в прохладную постель. Уснул бы как убитый. Но тогда он вряд ли закончит работу в срок.

Умид писал и писал, забыв о времени, все крепче сжимая пальцами ручку. Вдруг он услышал, как скрипнула тихонько дверь в прихожей, узнал осторожные, крадущиеся шаги Жанны. Часы показывали половину второго ночи.

Умид сдвинул стопку исписанных бумаг к краю стола, потянулся, зевнул. Резко встал и направился в спальню.

Жанна, вплотную приблизив лицо к трюмо, разглядывала себя. Она порывисто шагнула к Умиду, намереваясь его обнять.

— Ты до сих пор не спишь, дорогой? Ты ждал меня, да?

Умид взял ее за руки и отстранил от себя. Жанна захохотала. Закружилась по комнате и упала, раскинув руки, на софу. Слабым движением кисти поманила его к себе.

— Умидик, я пьяна. Да… я пьяна. Хочешь, убей меня… Но мне так хорошо… Ох-хо-хо, как хорошо… Умидик, ну обними же меня. Или так наработался, что и силы иссякли?

— Что с твоими губами? — тихо спросил Умид.

— А что? — Жанна села, потрогала губы.

— Они распухли у тебя.

— А-а, может быть… Чуть-чуть… Я неловко пригубила бокал. Какой ты у меня внимательный, милый!

Жанна поднялась и обхватила Умида за шею. Он разомкнул ее руки, легонько оттолкнул от себя. Она покачнулась, ухватилась за край софы и едва не упала.

— Что ты себе позволяешь, грубиян!

— Иди умойся холодной водой! Поговорим завтра, — сказал Умид.

— Такое чудесное было настроение! Все испортил!

— Не кричи, разбудишь весь дом.

— Вместо того чтобы приласкать жену, которую так долго не видел, он толкается!

— Иди прими холодный душ!

— Без тебя знаю, что мне делать!

Жанна вышла и резко захлопнула дверь.

Умид подождал ее, она не возвращалась. Тогда он лег и погасил свет.

Спозаранку Умида разбудил тихий стук в дверь. Он услышал голос Сунбулхон-ая, доносившийся из прихожей. Мать громко выговаривала дочери, — громко, чтобы Умид мог услышать.

— Дочь моя, нельзя так поздно возвращаться домой. У тебя есть муж, он беспокоится, всю ночь не спал, поди. Он должен с тебя спрашивать. И незачем из-за этого серчать на него…

Стук повторился, хоть дверь была не заперта.

— Войдите, — отозвался Умид.

Сунбулхон-ая за руку подвела к нему потупившуюся дочь и сердито сказала, обращаясь к ней:

— Нечего тебе дуться! Мой сынок Умид потому и стал журить, что любит тебя. Ты ему не чужая, а жена, самый близкий человек. А провинишься, у него больше права тебя наказать, чем даже у твоего отца. Не будь легкомысленной, дочь моя! Ты уже не шестнадцатилетняя девочка, чтобы выкидывать такие фортели! — Поглядев на Умида, теща ласково улыбнулась: — Вставайте, Умиджан, идемте завтракать. — Оставив Умида и Жанну одних, Сунбулхон-ая вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь.

Зима в этом году выдалась лютая. Старики говорили, что давно уже не было таких холодов. Солнце почти не показывалось, все сыпал и сыпал мелкий снег.

Только в последние несколько дней мороз отпустил. Все чаще выглядывало солнце. На тротуарах под ногами захлюпало. Арыки у обочин наполнились талой водой. Умиду, наоборот, казалось, что нынешняя зима была самой теплой. Ему не доводилось, как прежде, стоять на автобусной остановке и приплясывать, чтобы не отморозить ноги. Теперь мудрено ему было бы замерзнуть: обут он в меховые ботинки, облачен в серое драповое пальто с шалевым воротником из каракуля «сурх», и из того же меха шапка на голове. Можно было даже обойтись и без этой теплой одежды: на работу и обратно он ездил в автомобиле.

Но лед в глубине его души не могли растопить ни одежда, ни теплый салон автомобиля.

И еще вдобавок ко всему — это откровение Инагамджана. Уж лучше бы он держал язык за зубами, — как до сих пор. Говорят ведь: «Шила в мешке не утаишь». Но больнее всех оно укололо его, Умида.

Возвращаясь с работы, Умид обратил внимание, что Инагамджан какой-то печальный. Молчит, вопреки обыкновению. Лениво крутит баранку, угрюмо уставясь на дорогу.

— Что невесел? — спросил Умид.