Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Я так и думал. Ты мне сразу понравился еще там, в институте. Я принял тебя как родного. Это раз! — Папа заложил руки за спину, медленно прошелся по кабинету, выбирая только поперечные половицы. — Ты думаешь, так бывает в каждом доме?

— Не знаю, опыта нет.

— А я знаю, — сказал папа и на слове «знаю» сделал ударение. Рука сменила положение, папа говорит и загибает пальцы. — Ты попал в хорошую семью — это два.

— У меня есть крыша над головой плюс к тому дача — еще два пальца, — их я загнул сам.

— Правильно. Все это ценить надо.

— А я ценю.

— Н-да, что-то не видно. Каждый день с Адой собачитесь. Дом стал похож на коммунальную квартиру.

— Хорошо, я уеду.

— Дурак. Разрушать — не строить. Поговорим как мужчины. Может быть, что-то такое, — папа закашлялся и посерьезнел. — В общем, сам понимаешь.

Я посмотрел на папу, на его вдруг ставшие неправдоподобно красными руки и сказал:

— Нет. Ничего такого нет.

— Ты должен мне доверять, Иннокентий. Я противник всякого посредничества. Но посуди сам. Разваливается семья, вернее, может развалиться. Я не могу сидеть сложа руки. Я хочу помочь тебе.

— Каждый выбирает свой путь сам.

— Вы его выбрали, друзья мои, потрудитесь идти в ногу.

— Кто с кем, Константин Аверьяныч? Вот вы все спрашиваете, что произошло? Я отвечу. Мы никак не можем понять, кто должен идти в ногу: она со мной или я с ней. А это немаловажный вопрос.

В дверь постучали. Я вздрогнул, стал говорить тише. Папа зло посмотрел на дверь, затем на меня. Стук повторился, вызвал приступ ярости. «Шесть часов вечера, с таким же успехом можно ломиться в трансформаторную будку. В чем дело?»

— Открыть? — одними губами спросил я.

— Да не шепчите, черт вас раздери! Я сам, — профессор рывком повернул ключ, дверь распахнулась. — Ах, это вы? Вам не надоело?

— Нет, профессор.

— Жаль.

— У меня нет другого выхода.

— То, что вы делаете сейчас, тоже не выход. Хотите взять меня измором?

— Вы столько раз мне отказывали. Этого времени могло бы хватить на сдачу пяти зачетов. Вам доставляет удовольствие мучить нормальных людей?

— Хамство и бескультурье ни у кого не вызовет симпатий. Зачет сдали двести пятнадцать человек. А мучеников только двое — вы и Фетисов.

— Профессор, всего три вопроса. Это отнимет у вас не более двадцати минут.

— Вы настаиваете?

— В моем положении нелепо настаивать. Умоляю.

— Хорошо. Где ваши конспекты?

— Пожалуйста.

— Минуточку. — Я слышу, как шелестят бумаги. — Ага, вот она. Ваша фамилия какая?

— Вы же знаете.

— Знаю, но все-таки.

— Странный вы человек, профессор, Буйко Сергей Павлович.

— Благодарю вас. Это ваша контрольная?

— Моя.

— Как у вас со зрением?

— Отлично.

— Надеюсь, вы сможете различить разницу в почерке?

В коридоре удушливо сморкаются, кашляют.

— Зря вы меня корите, голубчик, зря. Мы проповедуем с вами разные истины. Я — справедливость, а вы — обман.

Студент что-то отвечает, видимо, он собирается уходить. Я не слышу его слов. Зато хорошо слышу ответ профессора:

— Только одно, Сергей Павлович, только одно. Всякий результат пропорционален затраченной энергии.

Папа возвращается, он еще в том разговоре. Качает головой, видимо, мысленно отвергает нелепую идею.

— О чем я? — Сощурился, ухватил мысль, заговорил: — Берегите частности, Иннокентий. Они гарантия равновесия. Это как в шахматной игре. Вы жертвуете фигуру во имя чего? Чтобы получить достаточную компенсацию: активную позицию, временный перевес в центре или на фланге. А в результате выиграть партию. У нас часто говорят: женщины думают сердцем. Возможно. Я скверный психолог. В конце концов, это дело женщин. Мужчина — глава семьи. Он обязан быть мудрее. Вы слышите меня, обязан. Жертвы должны быть оправданы. А пока вы в этом не уверены, берегите частности.

Я слушаю папу, ловлю его изучающий взгляд, думаю: «А если моя комбинация неудачна и частности довлеют над нами?»

Папа покладистый человек. Обе дочери пошли в маму. Папа выпивает стакан воды, затем еще один. Я смотрю на папу и вдруг вспоминаю, что я тоже хочу пить. Разговор вымотал папу. Папа следит за выражением моего лица, высматривает участие. Ему очень бы хотелось поставить видимую точку, подвести черту. И где-то для себя, а может, не только для себя, сказать: «Разговор состоялся. Теперь у них все наладится. Кто-то не верил в успех этой затеи, сомневался. Я доказал: нет ничего невозможного». Папа верит в исцеляющую силу нравственных наставлений.