Слышно, как папа ходит по кабинету. Голос то удаляется, то вновь звучит где-то совсем рядом. Прижимаюсь к стене. Будет очень скверно, если меня заметят. В свое оправдание можно придумать все что угодно: только сейчас вышел, решил проветрить комнату. Однако ж я замерз.
— Иннокентий прелестный парень. Адке повезло. Как она этого не понимает? Я пробовал с ней говорить. Она упряма. Твердит одно и то же: «Будет так, как я хочу». Ласковый, добрый ребенок. Что с ней стряслось? Ты зря меня упрекаешь. Я не оправдываю ее. Могу понять, но не оправдываю. Он должен был с ней поехать в отпуск.
— Что толку об этом говорить сейчас? Он не поехал. Он настоящий мужчина. Он хочет победить, и не просто победить, а положить одержанную победу к ее ногам. Ах, если бы…
— Ну хватит! «Если бы», «если бы»… Ты слишком многого хочешь.
— Оставь, отец. Нельзя запретить женщине быть женщиной. Жаль, если этот человек покинет наш дом. Разве ты об этом не думал? Кстати, у меня есть план.
— Уходи! Прошу тебя, уходи.
— Ты даже не хочешь выслушать меня.
— Я слишком хорошо тебя знаю. Запомни, Лида. Я рохля, так считают все. Но упаси бог меня разозлить! Я не остановлюсь ни перед чем. Ты сумасшедшая, сумасбродная баба. Оставь их в покое. Будь что будет. Слышишь?! А теперь уходи.
— Гонишь? А зря. Впрочем, твое дело. Как же ты любишь на все закрывать глаза, делать вид, что ничего не случилось! Когда будет совсем невмоготу, позовешь. Ты сам меня позовешь, отец. Прощай!
Выхожу в коридор. Сестра Лида поправляет шляпу перед зеркалом. В зеркале во весь рост стою я. Она не оборачивается, смотрит в упор на мое отражение. Мне кажется, она догадывается, что я слышал все. Так же не оборачиваясь, сестра Лида куда-то прямо перед собой говорит:
— Все галантные мужчины помогают дамам одеться. Провожают их до дверей, подают зонтик, сумку.
На лестнице совсем темно. Она касается моей щеки рукой. Пальцы холодные.
— Не думай об этом. Все суета.
Утро началось не совсем нормально.
— Я еду в Таллин, — объявляет Ада.
Пожимаю плечами. В моем положении самая естественная реакция. Новость как снег на голову.
— Таллин прелестный город, — говорю я и закуриваю.
— А почему бы вам не поехать вместе? Проведете праздники в Таллине, разве плохо? — Папа помешивает ложечкой горячий чай. Папу можно понять, папа хочет одного: семейная жизнь младшей дочери состоялась, никаких «но» — со-сто-я-лась!
Ада молчит, словно вопрос папы задан не нам и интересуется папа какими-то необязательными вещами.
— Вместе не получается, — мои пальцы выбивают нервную дробь. — У меня срочная работа.
Конечно, если очень постараться, я мог бы поехать. Теперь уже всем ясно — проект кольцевого города есть. И хотя работы по горло, нервное напряжение спало.
Ада молчит. Надо полагать, у нее на этот счет другое мнение. Нелепо же, наконец, навязывать свое общество.
— Да-да, — говорит Ада, отрешенно качает головой. — У него работа. Он не может. Кстати, и Гоша едет. Помнишь Гошку?
Гошку Фархиева я, конечно, помню. Гошка соперник номер один. Он окончил педагогический на год раньше Ады. Их уже за глаза называли женихом и невестой. Счастливый Гошка, у него нет срочной работы, он может ехать. А я не могу.
Ада облизывает губы. Она делает так всегда, когда очень волнуется.
— Ничего, — бодрюсь я, — будет и на нашей улице праздник.
— Разумеется, — кивает Ада. — Только вот кто праздновать будет?
— Не волнуйся, я тебя приглашу.
Ада запихивает в рот печенье, вскакивает:
— С ума сойти, опаздываю. До вечера.
— Постой, я тебя провожу.
— Зачем же, у тебя срочная работа.
Стою у кухонного окна, смотрю, как она перебегает улицу, хватает за руку какую-то девчонку и они вместе бегут на автобусную остановку.
— Иннокентий! — Папа встает за спиной, старательно протирает очки. — Плюньте на все и поезжайте. Три дня в Таллине. Ей-богу, вы отдохнете.
— Мы у самого финиша. Я руководитель группы, мне нельзя отсутствовать. Вы же понимаете — работа.
— Увы, к сожалению, понимаю, — говорит папа и тяжело вздыхает. — Понимаю. Поэтому и советую, поезжайте. Работа лишь часть жизни.
— Возможно, но, к сожалению, ее главная часть.
«Поезд здоровья» увозит Аду в Таллин. А я, погрузившись в нездоровые раздумья, бреду домой один.
Воздух сырой, комковатый, перемешался с туманом какими-то серыми хлопьями. Заполнил пространство между домами, ложится на мостовую. Моросит дождь, даже не дождь, сырость, раздробившись на мельчайшие частицы, качается вместе с воздухом. Желтые тополиные листья прилипли к асфальту.
Читать дальше