Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Нет, — улыбаюсь я. — Не знаю.

— У Ломейко Алексея Павловича. Ломейко! — повторяет шеф многозначительно. — Надеюсь, вам эта фамилия о чем-то говорит?!

— Говорит. Нам нужно дополнительно пятнадцать дней.

— Не валяйте дурака. Савенков. Восемь дней.

— Ничего не получится, шеф. Там надо проектировать три водохранилища.

— Ага! Значит, вы уже думали об этом.

— Нет, мы просто не привыкли работать с закрытыми глазами.

— Десять дней плюс подарок.

— Какой еще подарок?

— Самый что ни на есть необходимый — держите. У вас сегодня день рождения. Коробка отменных финских карандашей. Поздравляю!

В мастерской мне суют в руки здоровенный букет гладиолусов и говорят, что я могу сматываться домой. Десять дополнительных дней уходят вместе со мной. В суете никто не оценит. Завтра обрадую.

Дома — маленький ералаш. Меня собираются чем-то удивить. Ада чмокает меня в щеку. Все забыто. Начинаем жизнь с новой строки.

— Поздравляю. Держи подарок.

Беру подарок. Вместительный бумажник с двумя спальными отделениями. В бумажнике рубль.

— А это зачем?

— А это самое главное, — деловито поясняет Ада, — чтобы деньги не переводились.

— Понятно, — говорю я. — Принимаю как программу максимум.

Рассаживаемся за столом. Все в сборе. Нет только сестры Лиды. Папа смотрит на часы. Отсутствует двадцать пять процентов личного состава.

Ада расставляет рюмки. Хлопает входная дверь.

— А вот и мы, — говорит сестра Лида. — Прошу без меня не начинать.

На Лиде темно-синий костюм с белой норкой. Папа качает головой:

— М-да!

Ада краснеет. Мне становится чуточку не по себе. Сестра Лида повязывает мне на шею роскошный мохеровый шарф. «Все-то она замечает и видит, — успеваю подумать я. — Шарф мне и в самом деле нужен позарез».

— Прошу любить и жаловать, — почему-то говорит сестра Лида.

Папа гасит общее смущение, суетливо чокается:

— Немедленно запьем этот досадный факт. Да-да, я настаиваю, досадный. Вы постарели на один год, мой друг. А это весьма прискорбно.

Около двенадцати все укладываются спать. Ада возится на кухне, моет посуду.

В комнате накурено. Открываю балконную дверь, сквозняк колышет занавески, скатерть на столе. Окно в папином кабинете распахнуто настежь. До меня долетают обрывки разговора. Прислушиваюсь — говорят обо мне. Надо бы уйти к себе, но какая-то сила удерживает меня: выхожу на балкон. Осенний вечер, беззвездный, туманный. Свет фонарей различим в самой близи, чуть дальше это уже не свет, а белесая, однотонная мгла.

— Тебе не кажется, что ты зашла слишком далеко? — голос у папы взвинченный, нервный.

— О чем ты? — Сестру Лиду не так легко вызвать на откровенность. Говорит сестра Лида сонным голосом. Для человека постороннего подобный разговор связан с глубоким чувством неловкости. — Перед тобой усталая женщина, а ты досаждаешь ей ненужными расспросами.

— Прекрати валять дурака, я тебе не мальчик с улицы!

Папа прав, он слишком хорошо знает дочь, чтобы испытывать ненужные угрызения совести.

— Ваши отношения с Иннокентием. — Папа потомственный интеллигент, он не может себе позволить называть меня просто Кешей. — Какой позор, боже мой! И это моя родная дочь.

— Говори, пожалуйста, определеннее, я не понимаю тебя.

— Ах, не понимаешь! Твой отец выражается слишком туманно. Неужели тебе не хватает мужиков? От скуки ты переключилась на мужа собственной сестры.

— Ну, чего мне хватает, чего не хватает, я как-нибудь разберусь сама. Не понимаю, с какой стати эта истерика. Займись лучше воспитанием своей младшей дочери. Я поражаюсь терпению Кеши. Счастье создают собственными руками, оно не прилагается к свидетельству о браке. Пока твоя милая козочка умеет только бодаться.

— Не смей вмешиваться в их личную жизнь! Оставь Аду в покое.

— Однако ж ты это делаешь с легкостью, которой можно позавидовать.

— Молчать! Я отец. Я прожил жизнь. Я поставил вас на ноги.

— Сейчас я уеду, а ты останешься здесь и будешь сатанеть от злобы. Что ты все кричишь? Интеллигентный человек, а орешь, как извозчик. Я женщина, наконец, говори со мной в пристойном тоне. Твои слова не убеждают. Они не могут убедить. Ада не права, и ты знаешь это, но жалеешь ее. Ты бессилен изменить что-либо, поэтому кричишь. Он уйдет от нее. Поверь мне, уйдет. Однажды ты сказал: «Жалость никогда не заменит истинных чувств».

— Откуда в тебе столько жестокости? Она слабее тебя, ты должна ей помочь.

— Мы гордые дети, папа. Твое воспитание — ничего не поделаешь. Мы не выносим опеки. Минуту назад ты запретил мне вмешиваться в их личную жизнь.