Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Моложавый взъерошил волосы:

— Знать людей — моя обязанность.

— Судя по вашим репликам, этих людей вы не знаете.

Моложавый сделал шаг к столу, в упор посмотрел на меня:

— Говоря о друзьях, мы часто бываем субъективны.

Мне был неприятен его петушиный хохолок, этот подчеркнутый нажим на последнем слове.

— В таком случае нам не о чем говорить. — В разговоре я все время обращалась к высокому. — Я полагала, вам нужны умные, думающие люди. Стучать кулаком по столу умеет этот товарищ. Одного, столь редкого специалиста вполне достаточно.

Высокий поднял руку:

— Ну, зачем же так. — Он все время старался нас примирить. — Не понимаю, Семен Иваныч, чего ты упорствуешь? Надо попробовать. Ответственность делает людей собраннее. Лунина критиковала райком на конференции. И слава богу. Значит, видит, значит, думает.

— Вам советовать, Леонид Васильич, а мне работать.

Секретарь горкома снял очки, основательно протер их.

— Нет, уж ты извини, — он даже встал для большей убедительности. — Нам работать!

Ну вот и хорошо. Пусть выяснят между собою отношения, а мне пора.

P. S. У тебя нет теплых ботинок. Опять эта мерзкая, сырая погода.

Всего наилучшего. В.

Всеволод Анисимович Гуренков не новичок на ниве просвещения. Заведующий облоно, напутствуя его на новый пост, сказал неопределенно:

— Поздравляю, но…

Усмехнулся едко.

Заведующий облоно Всеволода Анисимовича знал понаслышке; где-то отдаленно в памяти всплывал некий рекомендательный разговор, детали которого заведующий, естественно, не помнил.

Беседовать же с незнакомыми людьми заведующий не любил, перепоручал это дело своему заместителю. За собой заведующий оставлял право на несколько афористичных, напутственных фраз, которые он произносил усталым голосом, был при этом задумчив и монументален. Подобный ритуал имел свои неоспоримые преимущества. Во-первых, подтверждал очевидную значительность должности, которую занимал заведующий, а во-вторых, сокращал время аудиенции до минимума, не более десяти минут.

Так или иначе, недосказанность насторожила Гуренкова. Он спросил напрямик:

— В каком смысле «но»…

Заведующий потушил сигарету, дым вязкой струйкой поднялся над пепельницей.

— Н-да. Поздравляю, но не завидую. Состоявшийся коллектив. Традиции, привычки, знаете ли. А спрос велик. Вы уж не взыщите, мы вам на раскачку времени не дадим.

Гуренкову давно хотелось получить настоящую школу. А почему бы нет?! Годы уходили. Продвижения по службе были, конечно, но… Но где-то рядом с этими передвижениями, за его спиной следовал другой Гуренков, надсадно твердивший одно и то же: «Не то… Нет, не то…»

Когда узнал, что освобождается двадцать пятая, — и вот что удивительно: узнал случайно, — почувствовал ту редкую чадящую пустоту внутри, будто разверзлась перед ним вся глубина этой пустоты внезапно, он глянул, поразился: «Господи, глубоко-то как». А сзади подталкивают, теснят: «Прыгай, прыгай», — говорят. И прыгнул. Где наша не пропадала! Как-то разом вспомнились старые знакомства. Кому-то позвонил, с кем-то встретился…

— Ничего, не привыкать. Не первый раз дело начинаем, — сказал как отрубил. Губы дернулись, и зубы обнажились, крепкие, на зависть белые зубы.

Зря сказал. Поспешил. Хотел поправиться и… Слова жесткие, а правды в них наполовину.

Разные это глаголы: начинать и продолжать.

Трудно начинать — спору нет. Получится — хорошо. Не ошиблись. Человек строит дело. Дело строит человека.

Не получится. Опять не ошиблись. Не сразу Москва строилась. Да и как определить: велика ли недоимка? Сравнивать не с чем. Дела-то не было. Ты его начинал.

А вот продолжать… Здесь все по полю. Слева черное поле, справа — белое. До Льва Титыча, после Льва Титыча. Точка отсчета на виду, глаза мозолит.

Итак, Всеволод Анисимович Гуренков пришел в двадцать пятую. Пришел не на час, не на день. Школе еще предстояло понять и почувствовать нового директора. Это очень не просто, когда на готовое дело в сложившийся коллектив приходит готовый, сложившийся в иных условиях, в ином окружении человек. Как тут не вспомнить заведующего облоно:

— Не завидую.

Директор неторопливо двинулся между парт, руки заброшены за спину, останавливается перед географической картой, разглядывает ее.

— Не разделяю вашей привязанности. Мать-одиночка. Морально травмированный человек. Кто знает, а может морально неустойчивый.