Михаил Никулин: Повести наших дней

Потом мы решили все трое сходить на могилу Листопадова.

Николай, сейчас хочу вписать в этот необычный, куцый эпилог последние строки.

…Ростовская погожая осень на исходе. Солнечно. Акации, тополя в редкой позолоте. Небо темно-синее, высокое. На нем резко обрисованы подъемные краны, похожие на скелеты чудовищных долговязых птиц. Кучевое облако неосмотрительно низко спустилось над высокими домами города и замерло, будто испугавшись, что один из кранов схватит его своими железными руками и утащит на строительную площадку.

Через четверть часа мы — на кладбище, около могилы Листопадова. Стоим. Молчим. Мертвые обязывают к молчанию, и особенно те, кто при жизни думал, трудился ради людей, ради их будущего… Скромная решетчатая ограда оцепила два немного затравевших холмика земли. Два щитка с надписями: «А. М. Листопадов» и «Н. И. Листопадова». Да, это и есть место последнего прибежища человека, который был истинным подвижником в поисках песенной правды и никогда на пути к цели не склонялся перед житейскими трудностями, не искал проторенных и гладких дорог.

Я тихо высказываю Варе и Косте мысль, которая меня беспокоит:

— Ни в филармонии, ни в театрах области я не видел хотя бы скромного, маленького бюста Александра Михайловича Листопадова… Что это — забвение, равнодушие?

По пути с кладбища легко договариваемся, что это не забвение и равнодушие, а та ошибка, которая с деловитой молчаливостью будет исправлена временем!

Кырлыга, или герлыга, — длинная палка чабана.