Михаил Никулин: В просторном мире

Миша Самохин, тринадцатилетний рослый и нескладный паренек, взбежал на глинистую насыпь дота и, приложив ладонь к глазам, стал смотреть вдаль. День был осенний, пасмурный. В котловине плавал дым подземных очагов. Пелена его, низко расстилаясь, была похожа на большое озеро, берега которого с каждой минутой раздвигались все шире.

Миша пронзительно свистнул раз и другой. Не слыша ответного свиста, он взял длинный шест, надел на него свою помятую кепку и поднял ее высоко над головой. В котловине сейчас же из пелены дыма вынырнул другой шест с натянутой на него кепкой, только не серой, как у Миши, а черной.

— Связь восстановлена, — улыбнулся Миша и пал спускаться в дот.

В темном углу дота стоял деревянный сундучок, вмещавший им с матерью обеденный и кухонный стол. Отодвинув его, Миша опустился на бурьянную подстилку и, приложив губы к концу узкой железной грубы, спросил:

— Гаврик, ты слушаешь?

В это время на самом дне котловины Гаврик Мамченко, перескочив через спящую Нюську, через низкую железную печку, кинулся к другому концу той же трубы. Упав на колени, он закричал:

— «Большая земля», алло! Алло! На «Острове Диксоне» слушают!

В узкой трубе слова его налетали одно на другое и сливались в бубнящую бессмыслицу: «Али, вали, дзум, бум!»

Миша отнял от трубы оглушенное ухо, и в дот ворвались отчетливо звонкие слова Гаврика:

— Давай сводку! Смело давай! Мамки нет, а Нюська спит — хоть из пушек пали!

— Гаврик, ну что орешь? Эти пушки у меня теперь в ушах..

— А ты не тяни.

— Будешь кричать — скорей не будет, — сказал Миша и стал передавать «сводку» о том, как идет первое собрание колхозников, вернувшихся из эвакуации домой.

— Опять ругают фашистов, опять вспоминают и подсчитывают, что они сожгли, что разграбили. А чего считать? Будто не видно, что ничего не осталось.

— Хорошего, значит, нет?

— Кое-что есть… Из района приехал майор — раненый, рука перевязана…

Миша внезапно отдернул от трубы ухо, потому что в дот прилетел звенящий вопрос Гаврика:

— Танкист?

— Не угадал.

— Летчик?

— Нет, артиллерист.

— Сам бог войны?.. Ты не ошибся?

— На нашивке две пушки крестом. И знаешь, зачем приехал?

Тут Мише Самохину, и без того медлительному, захотелось с толком рассказать интересную новость. Он лег поудобней на бок, привалившись плечом к стене и закинув ногу на ногу. Пока он устраивался, из трубы слышались то тяжелые вздохи, то сердитый голос Гаврика:

— И через трубу вижу, что ты. Мишка, задаешься… Тысячу трудодней, должно быть, заработал?. А мне с Нюськой возись. Чуть отвернусь, сейчас же затянет «у-гу-у».. А потом мамка начнет высказываться…

Мише стало жаль товарища.

— Гаврик, потерпи. Дорожка намечается. Боевая дорожка. Верь слову, — если поедем, то только вместе!

— Покороче рассказать можешь? — попросил Гаврик.

— Длинно рассказывать пока нечего…. Майор этот пришел на собрание, послушал, как Алексей Иванович, председатель, убытки подсчитывает, а мамки плачут… Послушал и говорит: «Поплакали, товарищи колхозницы, и довольно. Теперь вытирайте слезы насухо: слезами детей не накормим. Мне Василий Александрович, секретарь райкома, наказ дал не терять ни минуты: наряжать человек трех в Сальские степи за коровами, к шефам. Послать трех взрослых нельзя… Василий Александрович сказал, чтобы послали расторопного старика и двух старательных подростков…» Я, Гаврик, стою у дверей и вижу, майор ко мне приглядывается.

— Ух ты! — удивился Гаврик. — А дальше? Что дальше он сказал?

— «Дальше, дальше!» — недовольно передразнил Миша. — Дальше надо было послушать, а я скорей к прямому проводу. Боялся, что ты помрешь от нетерпения. Тебе с Нюськой трудно, а мне с тобой не легче. Тут бы как раз к майору подойти, старика Опенкина попросить… Старшим в Сальские степи обязательно его пошлют. Сам знаешь, тут поспешить надо — кого же, как не Опенкина.

Миша хотел сказать еще что-то, но Гаврик досадливо остановил его:

— Это и так ясно, — ведь сам Василий Александрович сказал, чтобы не теряли ни минуты!

Миша обиделся:

— Думал, ты посоветуешь, как теперь действовать, а ты и сам не знаешь. И у Нюськи опросить нельзя… она спит.